Подруги

Посреди этого бедлама благонравно и чинно, разумеется, сидит маленькая Хлоя, крепко ухватясь за руку Гвинет. Матери в этом поезде определенно большая ценность. Что до Гвинет, она просто вся исстрадалась. Кругом грязь и ужас, а она безоружна, нет под рукой привычных средств от всех напастей — воды, мыла, ведра и тряпки.

Мало того, в этом поезде Гвинет очутилась по чистой случайности, перепутав платформу № 7 с платформой № 8, и вследствие этого разминулась со своими чемоданами, в которых, аккуратно упакованное, расправленное, переложенное папиросной бумагой, находится все ее земное достояние. И теперь ее гложет забота: в шелковом, схваченном резинкой кармашке того чемодана, что поменьше, вместе со свидетельством о рождении мужа и его бережно свернутыми в рулончик миниатюрными пейзажами лежит карточка с историей его болезни. Гвинет стащила ее в больнице, где он умер, и с тех пор терзается опасением, как бы кто-нибудь из начальства не хватился и не уличил ее в преступлении. Но уничтожить улику у нее не хватило духу. Теперь она ругает себя за это. Вдруг содержимое чемодана вздумают проверить, наткнутся на краденые бумаги и посадят ее в тюрьму? Что тогда будет с Хлоей?

Что будет с Хлоей. Этот припев Гвинет повторяет на разные лады вот уже десять лет.

Она решает, как только чемодан придет в «Розу и корону», тотчас уничтожить карточку. Гвинет начинает новую жизнь — подавальщицы и прислуги за все в обмен на кров и стол для себя и Хлои плюс к этому пять шиллингов в неделю на карманные расходы.

Хорошо, что Гвинет так любит наводить чистоту, вдове с ребенком будущее вряд ли может сулить что-либо иное.

11

Напротив Хлои и Гвинет сидит некрасивая, тощенькая девочка и, насупясь, поглядывает на них исподлобья полными слез, бесцветными, глубоко посаженными и чуть косящими глазами. Марджори. У нее копна мелкокучерявых каштановых волос с частоколом коричневых металлических заколок, чтобы не лезли в глаза. Она не привыкла к такому языку и поведению, как у других детей в вагоне. До недавнего времени ее оберегали и ограждали. Потом Дик, отец Марджори, к всеобщему огорчению, пошел добровольцем в армию, и Элен, ее мать, забрала ее из частной загородной школы и отдала в обыкновенную, по месту жительства, которая в срочном порядке закрылась. Не успела открыться опять на недельку, как ее эвакуировали, а с нею вместе — Марджори.

Или, как Марджорина мать, прелестная и высокопринципиальная арийка Элен, только вчера вечером писала своему красивому, мятущемуся духом и высокопринципиальному еврею-мужу, а Марджориному отцу:

«В этом бедствии мы все на равных. Пусть Марджори разделит общую участь. Их везут, кажется, куда-то в Эссекс. С такими прыщами полезно побыть на свежем воздухе. От лондонского они, увы, размножились неимоверно. Я съезжу проведаю ее при первой возможности, хотя сам знаешь, какая теперь свистопляска с поездами, и, вообще, я предложила разместить у нас в доме приют для польских офицеров и взяла на себя обязанности хозяйки, так что можешь себе представить, как буду занята. Не беспокойся, все твои книги и бумаги я в целости и сохранности убрала на чердак, а библиотеку освободила для танцев. Бедные, что за кошмар эта война, и, если кто-то пригреет их немножко, они с лихвой это заслужили».

Дику, отправленному куда-то в Шотландию руководить производством сапог-веллингтонов для Женской королевской (вспомогательной) службы артиллерийских войск, довольно затруднительно чему бы то ни было препятствовать. Да, Элен забрала Марджори из частной школы, не спросив его совета, — но ведь и он пошел в армию, не спросив совета Элен. Явился в один прекрасный вечер домой, с опозданием, хотя знал, что будут гости, и сказал: так, мол, и так, — а назавтра его и след простыл. Ну кто так себя ведет?

Да, Элен убрала его книги и бумаги на чердак, где протекает крыша, но он сам виноват, надо было позаботиться о починке крыши (она ему сто раз напоминала), а не бегать по митингам. И если она пожелает изменить ему, то так и сделает, и поделом, и он знает это. Ибо в ту ночь, когда родилась Марджори, Дик спал с женой друга — второй женщиной за всю свою жизнь, а жена друга, то ли в порыве мстительного злорадства, то ли со скуки, сказала Элен, Дик все это знает и потому бессилен.

А вот свою дочь Марджори Дик почти не знает. Сперва она жила под опекой няни, потом уехала в школу. Он говорит себе, что с нею все обойдется. Обидно, что дурнушка, жаль девочку, но его жизнь отныне — это армия. С Гитлером он способен воевать. С Элен — нет.

Что касается Элен, она просто понять не может, за какие провинности в чудесные, развеселые бездетные годы ее замужества ей после досталась в дочери Марджори. Уродина и подлиза, чье рождение стоило Элен мужа.

И вот маленькая Марджори, потерянная, никому не нужная, сидит с табличкой на шее, смотрит, как надежно лежит в руке Гвинет Хлоина ручка в белой перчатке, и, не выдержав, плачет. Хлоя, которой хочется для верности табличку на шею, как у других, не выдерживает гама, вони от рвоты и нечистот и тоже плачет.