Подруги

— Она не просыпалась, — говорит Хлоя. Правильно ли она делает, что лжет? Это так и останется неизвестным.

— Если тебе нужен Фрогнал-хаус, — говорит Марджори, — он к твоим услугам, распоряжайся.

— Зачем? — с удивлением спрашивает Хлоя.

— Жить, — говорит Марджори. — С детьми, но без Оливера. Сдашь верхний этаж, и живи на эти деньги.

— Куда ей, — говорит Грейс. — Отдай его лучше Патрику.

— Нет уж, дудки, — говорит Марджори.

Подходит автобус. Они садятся и занимают три свободных места у дверей. Марджори и Грейс сходят в Эрлз-Корт. Хлоя доезжает до площади Пиккадилли-Серкус и пересаживается на тринадцатый номер до Ливерпуль-стрит. Почти до самого утра ей не удается заснуть. Хотя ни Оливер, ни Франсуаза ей не мешают. В эту ночь все в доме спят в своих постелях.

Странно. Кто бы мог подумать?

62

Марджори, Грейс и я. Что можем мы, три сестры, три израненных ветерана, сказать вам, чем помочь? Что вам поведать о жизни и смерти, началах и концах, о тщетных усилиях и необдуманных потерях — о пути, предначертанном для нас в этой жизни не без своеобразной логики, только ее не всегда удается распознать.

Мы трое можем поделиться лишь теми крохами, какие дал нам личный опыт. Способен ли чужой опыт послужить кому-то уроком? Рада была бы поверить этому, но сомнительно. Кого и чему он научил? Когда ловушка захлопнулась, кто уцелеет и предостережет? То-то, и все мы это знаем.

Поле битвы усеяно женскими телами, да-да, их исхудалые, безжизненные руки воздеты к небесам. Не думайте, то было славное побоище. Ярко светило солнце в разгар сражения, сверкали доспехи, снопами взметались искры. И с благодарностью приемлет пролитую кровь земля. И опять вершится обновление.

А ты, хорошенькая сестричка, покойся на пуховой подушке, расчесывай свои шелковые кудри и не отмахивайся от того, что говорит тебе старшая сестра. И уж тем более — бабушка. Слушай внимательно — тогда, быть может, ты не придешь к финишу такой усталой, опустошенной, печальной, как она. Скажи спасибо, что так мягка твоя подушка, нежься на ней, покуда не прошло твое время, и пусть тебя не осудит та, чьи руки шили и набивали ее. Этот труд принес ей много страданий и мало чем вознаградил за них. И лишь одно, говорит бабушка, остается неизменным и для нее, и для тебя, и для всех нас. Хорошие дни приходят, и не успеешь оглянуться, как уходят. Уходят и приходят снова.

Умей же ценить красоту, пока она твоя, миг истины, ночь любви. У тебя нет другого богатства.

Делай семейные фотографии, не стесняйся щелкать аппаратом. Наряжайся на свадьбы, любые свадьбы. Радуйся рождению ребенка, любого. Ибо счастье дано нам на день, не на жизнь. Лови момент, другого не будет. Лишь этот день, эта ночь, эта короткая минута.

Теперь — о моих друзьях, моих подругах. Грейс лавирует, скользя на носочках меж телами поверженных, и до поры до времени не дается на растерзание стервятникам. На этот раз она оставляет ребенка, рожает девочку, нарекает ее, назло всему свету, Гипатией, живет какое-то время с Патриком и возвращается к Себастьяну, которого, то ли по праву, то ли нет, объявляет отцом Гипатии. Себастьян бросает кино и под покровительством Стивена, сына Эстер, начинает заниматься рекламой — Стивен, рекламируя продукты для тех, кто страдает ожирением, в рекламных целях проверяет их действие на себе и действительно спускает фунтов семьдесят. Как замечает Грейс, стремление к совершенству всегда дает свои плоды. Сама она умудряется большей частью быть Гипатии хорошей матерью и постепенно вносит в свою семейную жизнь с Себастьяном долю того же томного и картинного лоска, каким была первоначально отмечена ее жизнь с Кристи. Раз в месяц к ней приходит в гости Стэноп. Она угощает его огуречными сандвичами, а во всем прочем почитает за благо не трогать. Раз в неделю Грейс ездит в Борнмут проведать старика отца и исправно поливает помидоры, которые он выращивает в ящике за окном.

Вот так. Кто бы мог подумать?

Гипатия, слава богу, уродилась смирной, покладистой девочкой, никогда зря не ревет и ни капли не похожа на Элен, а скорей уж напоминает Хлою, какой та была в детстве.

Марджори, когда слегка затягиваются раны, устраняется от участия в сече и находит для себя иное, более достойное поле битвы — в Израиле. «Взыграла отцовская кровь», — говорит она. Вместе со своей съемочной группой она ежедневно играет в прятки со смертью, поспешая к месту событий, когда возникают инциденты в зоне прекращения огня. Без матери, без надежды самой сделаться матерью она, сколько можно судить, не унывает. Загорелая, обветренная, наконец-то красивая, в краю, где лишиться жизненных соков — не диво, а диво, будь ты мужчина или женщина, не лишиться жизни.

Ну а я, Хлоя, больше не живу в ожидании смерти. Я привожу в порядок свой дом, дом Марджори, и очень вовремя. Дети мне помогают. «Но ты же не можешь бросить меня на Франсуазу», — говорит Оливер. Могу, говорю я, говорю и подтверждаю это делом.

Рассказы

УИКЕНД