Подруги

А что получила супруга в презент
Из Города Света — Парижа?
Пришел из Парижа роскошный наряд,
Глаза, говорят, у соседок горят:
Вот это наряд! Из Парижа!
А что получила супруга в презент
Из далекой морозной России?
Из России пришла к ней вдовья вуаль,
Большая печаль и вдовья вуаль
Пришли к ней из дальней России[14].

Голос у нее чистый, сильный, молодой, исполнение безошибочное и уверенное. Она кончает петь, и наступает тишина. Потом — рукоплесканья, им нет конца. Видно, что она довольна таким приемом, но не удивлена. Она отказывается петь на бис.

— Достаточно, — говорит она. — Мне и этого хватит на всю жизнь.

Должно хватить, выбора нет.

— Бывает, — говорит Хлое Гвинет, — что не блестит — а все же золото. Не часто, но бывает. — И на сей раз Хлое чудится в ее словах чистая правда.

Эдвин не слышит, как поет жена, не становится свидетелем ее триумфа. Часа за два до ее выступления он смещает себе позвонок, ложится в постель, а после так мучается от боли, что не слушает, когда ему хотят рассказать про то, как все это было.

22

— Я знаю, в чем беда, — говорит Марджори, когда они ждут кофе, — и твоя, и моя. Это все плакат «Оставайтесь на местах». Он врезался нам в сознание намертво.

Ах да. Плакат «Оставайтесь на местах» на доске объявлений — в церкви, в трактире, в школе, в «Женском институте»[15], на станции, рядом с рецептами морковных коржиков и картофельной запеканки с треской, рекомендованными Министерством питания.

ЧТО Я ДОЛЖЕН ДЕЛАТЬ,

если услышу, что на британских берегах высадились немцы? Оставаться на месте. Сказать себе: этим займутся наши парни. Где бы я ни был — на работе или дома, — я не скажу: «Надо удирать отсюда», я не тронусь с места.

— Я не трогаюсь с места на работе, ты — дома, — говорит Марджори. — Ай да пай-девочки мы с тобой.

Чик, чик, чик, стрекочут ножницы продавца, отстригая талоны у карточек. Маленькие пачечки маргарина, совсем малюсенькие — масла, квадратики сыра переходят из рук в руки через прилавок. Дынный джем, молочный порошок. Вот и все на эту неделю. Залистанные, растрепанные книжечки продовольственных карточек. Удостоверения личности — предмет гордости для мелюзги. Так значит, вот кто я такой! Число самоубийств резко сокращается. Уровень здоровья подскакивает вверх. Когда негде взять жареную картошку, поневоле жуешь морковь. Дети военного времени вымахивают вверх, на дюйм обгоняя довоенных. Час твоего торжества, Великобритания!

В автобусах полно женщин в косынках, повязанных тюрбаном, это работницы с военного завода едут к началу смены. У хозяйки кондитерской убит на фронте сын. Брат пекаря возвращается безногим. Садовник, который когда-то помогал Эстер ухаживать за цветочными бордюрами, пропал без вести. Молодые ребята с аэродрома, завсегдатаи «Розы и короны», веселые, шумные, красивые, не появляются в трактире в привычный час. Их места занимают другие, точно так же облокачиваются на стойку, толкутся, спрашивают себе ту же выпивку. Как отличить, где те, где эти.

По ночам Гвинет изредка плачет. О чем? Хлоя не знает. О себе, может быть, или о том, что делается на свете. Утром она снова подтянута, расторопна. Делает с Хлоей по радио утреннюю зарядку, хотя в комнатенке негде повернуться. Хлоя, размахивая руками, попадает по стене и ломает себе мизинец. Что же — война. Лишения, которые ты терпишь, больше не на твоей совести.

Милях в полутора от деревни сбивают немецкий бомбардировщик. Обугленные останки, самолетные и человеческие, оцепляют. Через неделю Марджори натыкается в какой-то канаве на оторванную человеческую руку в форменном рукаве.

Всегда — Марджори.

— Плакат тут ни при чем, — говорит Хлоя. — Я люблю мужа.

— Люблю! — фыркает Марджори. — Что за новости? В твои-то годы?

Она встает, идет к кофейному автомату и наливает себе и Хлое кофе. Официанта нигде не видать. Хлоя ждет не дождется, когда они уйдут из ресторана, но Марджори не намерена сдаваться.

— Так можно дойти черт-те до чего, — говорит Марджори. — С какой стати ты миришься с Франсуазой?

— Потому что она украшает жизнь Оливеру, — говорит Хлоя.

— А тебе?

— А мне она жизнь не портит, — сдержанно говорит Хлоя.

— Не портит? А надо бы, — говорит Марджори.

Тебе-то почем знать, гневно думает Хлоя. Ты не замужем, никогда не была, никогда не будешь, а туда же, с такой уверенностью судишь, что надо, что не надо.

— Ты в мамочку пошла, — вкрадчиво продолжает Марджори. — Всем без конца спускаешь. Долготерпение — это недуг, и ты заразилась им от нее.