Подруги

— Немножко у меня в самом деле есть, — рассказывала она на ходу, спеша бежать на урок. — Ты знаешь, как мне дешево посчастливилось купить бурнус? У меня двадцать рублей было скоплено, a я купила за пяти, с полтиной… Завтра попрошу вперед за уроки, авось, дадут, a нет, так хоть займу, заложу все свои вещи, твой браслет, — ведь ты не рассердишься?.. Надо же, как-нибудь! Но главное…

— Очень рассержусь! — прервала ее подруга. — Что за заклады, когда ты просто можешь у меня занять.

Маша покраснела до корня волос.

— У тебя я не могу, — с трудом промолвила она. — Ты уж и так на нас разоряешься…

Молохова, в свою очередь, вся вспыхнула и горячо начала протестовать и укорять Савину в недостатке доверия и дружбы к ней, утверждая, что это ей очень обидно, и что она, поменяйся они местами, никогда бы так не поступила: всегда прямо обращалась бы к ней во всякой нужде.

— И почему ты знаешь, что я от тебя потребую когда-нибудь? — заключила она. — Может быть, тебе еще придется мне услужить в десять раз больше, чем мне тебе! A если ты будешь так церемониться со мной, так и я никогда, ни за чем к тебе не обращусь…

— Многого лишишься! — насмешливо прервала ее Савина. — Долг платежом красен, a с меня — какой платеж?..

— Почем ты знаешь? Почем ты знаешь?.. — не дала ей договорить Надя. — Жизнь долга, никто будущего не знает… Во всяком случае, стыдно тебе, Маши, и a от тебя этого не ожидала…

— Да чего же ты не ожидала? — прервала ее Савина. — Бог с тобой, Надя!.. Я, вот, и теперь, сейчас пришла к тебе недаром, a с просьбой…

— Ну, и прекрасно! Ты знаешь, сколько всего надо заплатить в лечебницу?

— Не в том дело; ты нам гораздо действеннее можешь помочь…

— Как?… Так говори же скорее, в чем дело?

И Савина ей объяснила, какую действительную пользу она могла оказать их семье.

Как только она ушла, Надежда Николаевна отправилась в кабинет отца, который еще сидел за своими послеобеденными газетами.

— А-а! Милости просим! — сказал ин. — Редкая гостья! Чем могу служить?

— Именно служить, папочка! Ты можешь мне оказать огромную, огромную услугу, — прямо приступила она к делу.

— Будто бы?.. Очень рад! Скажи, в чем дело, постараемся.

— Ты ведь приятель с Грохотским?

— С председателем палаты? — с удивлением спросил Николай Николаевич.

— Ну, да, с графом Грохотским.

— То есть, как тебе сказать?.. Приятель — много сказать; в наши годы какие же приятельства?.. A мы, как ты знаешь, знакомы хорошо… Я его знаю за хорошего человека.

— За хорошего? Правда?.. Он ведь добр к своим подчиненным? Да?..

— Ну, этого не скажу тебе! — смеясь, прервал ее отец. — Под начальством его не служивал, a думаю, что хороший человек со всеми должен быть хорош. Да ты что же, в его ведомство на службу, что ли, поступить хочешь?

— Не смейся, папа, мне не до шуток… Видишь ли, в его канцелярии, или как там, в палате, что ли? — служит отец одной моей подруги, Савин…

— Савин?.. Не слышал!

— Да он небольшой там чиновник…

— Ах, да! Верно, отец этой черненькой, что к тебе приходит?

— Ну, да, да! Отец Маши Савиной.

— Он просто писарь, кажется, или письмоводитель?

Надежда Николаевна вспыхнула.

— Ну, так что ж?.. Разве и ты тоже… разбираешь? — сердито сказала она, нахмурив брови. — Тебе не все равно, кто он?..

— Мне решительно все равно. Я только хотел узнать, кто он, чтоб иметь понятие, в чем дело, — добродушно возразил генерал, печально и пристально всматриваясь в дочь, потому что она так поразительно напоминала ему свою мать, что воспоминания прошлого вдруг восстали пред ним с удивительной ясностью, как давно невиданная дорогая картина…

— A когда все равно, так и не разбирай — генерал он, или писарь, a помоги, как человеку человек. Вот и все!

Молохов ласково обнял и притянул к себе дочь.

— Не кипятись, кипятилка моя, — сказал он, — скажи лучше, в чем твоя просьба, и я, что могу, все сделаю…

— Вот так-то лучше! Спасибо тебе заранее! — воскликнула она, крепко целуя отца. — Ты только знай, папочка, что все, что ты для Савиных сделаешь, все это ты сделаешь для меня!

— Ой ли?.. «О дружба — это ты»? Так ли?..

— Именно так. Я половинных чувств не признаю: люблю — так люблю, а…

— A ненавижу, так на смерть?…

— Нет, слава Богу, я никого не ненавижу, a равнодушна ко многим, и уж не могу лицемерить…

— Ну, говори же: что я могу сделать для твоих друзей? — серьезно спросил Молохов.

И Надя рассказала ему: о бедности Савиных, о его страшном недуге и спросила, не может ли он попросить за него Грохотского, чтоб ему было дано время на лечение, и, если возможно, вспомоществование. Последнее она уж сама придумала: мысль о денежной помощи и в голову не приходила Савиной.

Генерал задумался.