Подружка невесты

Они пообедали в сельском пабе и вскоре забыли о тайных шифрах вселенной, как это называла Сента. Потом оставили машину где-то на природе, в той части Эссекса, где тропинки узкие и куда редко кто-нибудь забредает. Сента повела Филиппа между деревьев, и они занялись любовью на траве.

Филипп спрашивал себя, любит ли он Сенту, влюблен ли. В тот первый раз она попросила его не говорить, что он ее любит и ни о чем подобном не рассуждать. Они всегда будут вместе, они должны стать единым целым, они нашли друг друга. Но влюблен ли он, любит ли? Да и знает ли он, что на самом деле означают эти слова, так часто и широко используемые, такие банальные, избитые?

Вожделение, похоть, если угодно, страсть, абсолютная и подавляющая необходимость владеть ею и овладевать снова и снова — все это было. Он думал о ней все время — в долгих поездках, у клиентов, которым «Розберри Лон» что-то перестраивала, на работе с Роем, дома с матерью и сестрой, даже в своей постели (хотя, возвращаясь из Килбурна в Гленаллан-Клоуз за полночь, он обычно был таким уставшим, что мог только спать). Иногда он мысленно разговаривал с ней, открывал ей свои чувства и страхи. Так почему-то никогда не получалось наяву: она хотя и не перебивала, но, казалось, не слушала его. А вместо необходимого ответа следовало или молчание, или реплика о загадочном смысле противоположностей, или какое-нибудь странное утверждение, что им, душам, составляющим единое целое, для общения слова не нужны.

Как он может быть ее второй половиной, родственной душой, если даже не уверен в том, что любит ее?

В конце июня Кристин и Черил уезжали отдыхать. Филипп был рад, что, когда порвал с Дженни и отказался от поездки в Грецию, куда они собирались, не заказал путевку вместе с матерью и сестрой. Теперь у него впереди две недели наедине с Сентой.

Немного обидно, что придется остаться в Гленаллан-Клоуз. Но кто-то должен жить там, чтобы кормить Харди и гулять с ним. Филипп признался себе, что, хотя и ходил в квартирку Сенты каждый вечер, хотя ему нравилось бывать там, потому что там жила она, хотя он и стремился туда так, что от волнения захватывало дух, тем не менее не смог привыкнуть к дому на Тарзус-стрит, не принял его. Грязь и неприятные запахи не перестали раздражать Филиппа. Что-то зловещее было в этом доме, в том, что никогда никого там не видно, не слышно ни единого звука, за исключением музыки наверху и топота ног танцующих людей. Действительно следовало начать беспокоиться о том, где живет Сента. Если он и впрямь человек-«восьмерка» — Филипп улыбнулся, вспомнив об этом, — его, конечно, должно волновать, что девушка живет в таком районе, в таком отвратительном доме. По вечерам по Тарзус-стрит шатаются пьяные, слоняются мальчишки, а бродяги лежат на тротуарах или дремлют у чьих-то дверей. Почему же Филиппа это не беспокоит? Не потому ли (какая ужасная мысль!), что Сента существует во всем этом так же органично, как и прочие местные жители?

Однажды, часов в девять вечера, уже свернув на улицу, где жила Сента, Филипп заметил странного вида девушку, которая шла по тротуару ему навстречу. Она словно плыла в своем черном платье до земли. Голова ее была обвязана, как у африканок, чем-то из красной полосатой ткани. Девушка коснулась его руки, когда он вылезал из машины, улыбнулась, и только потом Филипп узнал в ней Сенту. Долю секунды он с ужасом думал, что эта какая-то проститутка пристает к нему.

Кристин и Черил ехали в Корнуолл. В последнее время Филипп редко думал о сестре — хватит уже быть мудрым и ответственным! — но сейчас ему стало интересно, как же Черил справится с этой своей привычкой, о которой он мог только догадываться, когда будет вместе с матерью в Ньюквее. Выпивку или наркотики, в общем-то, можно достать везде, размышлял Филипп. Восстанавливая в памяти встречу на грязной улице с переодетой Сентой, которую было не узнать, он подумал, не подтверждение ли это его невысказанным опасениям. Неужели Черил зарабатывает деньги проституцией? Когда он вспомнил, как быстро сестра вернула ему пять фунтов, на сердце стало тяжело: ведь с того момента, как Черил их одолжила, прошла лишь ночь и утро.

Филипп вез мать и сестру на вокзал Паддингтон. Кристин была в хлопковом платье в цветочек и белом кардигане, который она связала зимой. Издалека ошибки в узоре были не заметны. Филипп сказал матери, что она выглядит славно (ее слово). Контраст между ней и Черил в джинсах, футболке с Микки Маусом и черной кожаной куртке вызывал улыбку. Сестра больше не выглядела ни как девушка, ни как молодая женщина, ни даже как человеческое существо. Кожа на лице натянутая и грубая, в глазах горечь. Пострижена Черил была почти налысо.

— Тебе сделали «ежик», — вот и все, что сказала Кристин.

— Не знаю, что такое «ежик». Это называется «замша».

— Думаю, стрижка славная, раз тебе самой нравится, — дальше этого Кристин никогда не заходила в своей критике.