Подружки

— Все нормально, просто неприятности на работе. Начальство решило, что я недостаточно эффективно тружусь на благо компании, поэтому мне предписано составить письменный план по самоусовершенствованию, наметить ближайшие цели и прочую муру. И это все к понедельнику. Как считаешь, мне пора садиться писать план?

— Да уж, лучше не откладывай. Если тебя уволят, кто поможет мне оплачивать счета? — В шутке Ширли заключалась большая доля правды. — Так какие новости в мире молодых? Молодых и крепких, как быки, — добавила она, одобрительно рассматривая Питера. Даже в худшие времена Ширли оставалась сексуальной, пусть немного вульгарной, но всегда соблазнительной. Порой ей даже удавалось пробудить в Питере кокетство, если раньше шуточки Ширли не вгоняли его в краску.

— Все отлично, — отозвался Питер. — Разве что в горле сегодня першит. Хоть бы не разболеться.

— Мы ходили по магазинам, — вступила в разговор Джина. — Скоро собрание выпускников нашей высшей школы, и мы с Линдой надеялись присмотреть пару нарядов.

— Ну и как, нашли что-нибудь приличное?

— Дешевую шлюху в книжной лавке. — Джина бросила на Питера насмешливый взгляд.

— Это кто ж такая?

— Шерил Сонтаг, враг Джины, — ответила Линда.

— Что-то не припоминаю…

— Мы вместе учились в Американском университете, жили в общежитии в одной комнате. Она часто ошивалась в гостях у нас в доме в первое лето после выпуска. Но где тебе помнить — в то время ты, кажется, путалась со Стэном, а может, уже уехала с очередным молокососом, которого считала своей судьбой, хотя годилась ему в бабушки. — Джина не упустила случая поддеть Ширли за бесчисленные отъезды и возвращения, а заодно и за пристрастие к молодым мужчинам.

— Так это та негритянка, за дружбу с которой тебя шпыняла бабка?

— Верно, Ширли, это та негритянка.

Бабушка Джины, замечательная женщина, имела один существенный недостаток: расовые предрассудки. Нет, по ночам эта почтенная дама не заворачивалась в белую простыню и не принимала участие в сожжении крестов или в других неблаговидных поступках, но не одобряла того, что в общежитии ее внучка делит комнату с афроамериканкой. Бабушка Джины придерживалась старомодных представлений о том, что прилично и неприлично для молодой девушки из хорошей семьи. Дружба с представительницей иной расы не входила, по ее мнению, в число добродетелей юной леди. Хотя эта дружба была совершенно невинна по сравнению с фортелями Ширли.

Выросшая в семье со строгими правилами, Ширли на всю жизнь возненавидела любые установки и дисциплину. В детстве она считала, что лишена даже самых непритязательных развлечений. Мать постоянно твердила Ширли, что девочке не подобает играть в грязи с мальчишками или носиться как угорелой под струями поливальной машины в жаркий летний день. Она изводила маленькую Ширли, требуя, чтобы та сидела прямо, сдвинув колени вместе, и вела себя, как положено леди. Она запрещала дочери носить брюки вне дома, подсовывала ей книги по этикету, а уж ходить на свидания строжайше запрещала до восемнадцати лет.

Вспоминая свое детство, Ширли считала, что ее насильно изолировали от детей, чтобы, не дай Бог, не запачкалась, пока другие играли в свое удовольствие, ибо никто не требовал, чтобы они вели себя как маленькие взрослые. В подростковом возрасте, уже имея обо всем свое мнение, Ширли начала противоречить строгим требованиям матери и пускалась на всевозможные хитрости. Так, по дороге домой в школьном автобусе она закатывала брюки выше колен, а сверху надевала юбку, книги по этикету оставляла нераскрытыми, тогда как дрянные романы читала запоем и телевизор не выключала; с мальчиками же Ширли начала путаться задолго до восемнадцати лет.

Сначала строгие мамины правила нарушались исподтишка, но, повзрослев, Ширли осмелела и открыто игнорировала ее приказы. Если мать запрещала ей посещать школьную дискотеку или делать химическую завивку, Ширли поступала по своему усмотрению и безропотно выносила любые наказания, градом сыпавшиеся на ее голову, когда мать узнавала об этих проделках. Подобная система была в порядке вещей: Ширли шла на вечеринку, несмотря на запрет, или являлась домой позже десяти вечера, нарушая дурацкий «комендантский час», установленный матерью, и всю следующую неделю «была наказана». Через неделю, застуканная с сигаретой в руке или за болтовней по телефону после девяти вечера, Ширли получала еще одну порцию наказания. Это тянулось годами, и в конце концов Ширли взяла мать измором. Джина, правда, сомневалась, только ли строгое бабушкино воспитание стало причиной распущенности Ширли. Она была цельная натура, она не поддавалась постороннему влиянию — значит, такой уж уродилась.