Чтоб у Елены Григорьевны кто-нибудь копейку из-под носа увел — да ни в жизнь! Особенно если это хахаль ее непутевой дочери. Нет, исключено: Сашка очень быстро поймет бесперспективность своих притязаний, и все, что ему останется, — тихо свалить восвояси. Да, опять же обидно — но ничего смертельного. Просто очередной малодушный и жадный козел, перешедший в разряд «недомужей».
Про третий вариант, что чувства Сашки и впрямь искренны, Женька даже думать не стала, тщательно прогнав от себя эту мысль. Это уже «в гостях у сказки» получается! Ну кто она такая, чтобы прельстить собой актера, у которого таких девчонок, как она, хоть коллекционируй и на полку ставь!
Что же делать? Пойти сейчас к Сашке, извиниться и сказать, что она передумала? Ой нет! Этак она себя может в такое глупое положение поставить, что потом ввек не докажешь, что она имела в виду самое что ни на есть невинное времяпрепровождение. Да и не факт, что Сашка ей поверит. В лучшем случае сочтет за пустоголовую жеманницу, у которой семь пятниц на неделе. Сейчас говорит одно, пять минут назад говорила совершенно противоположное… Нет, никуда она сейчас не пойдет! Должны же быть у нее хоть остатки гордости?
Гордость обнаружилась, причем в изрядном количестве, но собственная выдержка и сила воли Женьку не очень-то утешили. Как бы ей хотелось оказаться сейчас в Сашкиных объятиях, болтать с ним о всякой ерунде, вкладывая в избитые фразы лишь им двоим понятный смысл, а не сидеть на смятой кровати и гадать, выпадет ли подобный вечер в ее жизни еще хоть разочек…
— Жека! Привет! Как же я по тебе соскучился! — разбудил Женьку радостный вопль Тошки.
— Вы уже приехали?! Как же здорово! Ты мой родной…
— Подожди, сейчас сюда мама подойдет и бабушка. Они пока вещи распаковывают, устраиваются.
— Что?! Бабуля тоже здесь?!
— Ага! — Тоха скакал по кровати, пытаясь как следует оттолкнуться и достать до потолка. — Сказала, что твою свадьбу ни за какие коврижки не пропустит.
— Ой, мамочки! — пискнула Женька, выбираясь из-под простыни. — Мне хана!
— Не бойся, я ж с тобой! — покровительственно сообщил Тошка, после чего скомандовал: — А теперь давай мигом себя в порядок приводи. Минуты на две я маму с бабулей задержу, если сейчас припрутся, но за большее не ручаюсь!
— Тоха, ты чудо! — улыбнулась Женька и кинулась в ванную, прихватив с собой первое попавшееся в шкафу платье.
Принимая душ, Женька лихорадочно прикидывала, во что выльется для нее присутствие на шоу бабушки — Елизаветы Андреевны, подполковника в отставке, всю свою жизнь посвятившей защите родины от внешних и внутренних врагов.
О, бабушку боялись многие! Стоило только кому-нибудь из знакомых узнать, что бабушка — сотрудник органов госбезопасности, хоть и бывший, как человек тут же переходил в общении с ней на крайне почтительный тон и разве что хвостом не вилял — да и то исключительно ввиду его биологического отсутствия. Бабуля прекрасно об этом знала и, бывало, нарочно пугала кое-кого из слабонервных граждан своей трудовой биографией. Даже Елена Григорьевна ее побаивалась, хоть никогда и ни за что в этом бы не призналась.
А у Женьки к бабушке было сложное чувство. В детстве она тоже ее боялась, хотя спроси — почему и за что? — не дала бы внятного ответа. Просто боялась, и все тут. Но после того как забеременела, Женька бабушку зауважала и была готова молиться на нее. А вышло все так…
Когда скрывать интересное положение Женьки от бабули уже не представлялось возможным, Елена Григорьевна пригласила бабушку в гости, после чего не без надрыва в голосе поведала о том, какую подножку ей подставили дура Женька, загулявшая невесть где и невесть с кем, и сволочь врач, отказавшийся делать аборт. Женьке в тот момент хотелось лишь одного: чтобы никто на нее больше не кричал и про «загубленную молодость» по ушам не ездил, поэтому бабушкиного визита она боялась, как огня. Да и мать не без злорадства ей целую неделю до того пела, что пусть Женька и не рассчитывает на ее заступничество перед бабулей; сама набедокурила — сама и отвечает! Так что нервы на тот момент у Женьки были, что называется, на пределе…
Бабуля все выслушала, внимательно поглядывая на притихшую внучку, поглаживающую свой изрядно округлившийся живот. После чего вынесла вердикт, но отнюдь не тот, которого ожидала мать:
— Ты бы, Ленка, вместо того чтоб на дочь свою кричать, лучше бы поддержала бедолагу. Ей и так несладко приходится, еще не хватало от тебя нотации да ругань слушать. Поздно, ушел поезд! Своими воплями ты единственно чего добьешься, так это того, что у тебя внук-дебил родится. Или хочешь потом на себе волосы рвать, что всю жизнь малютке изуродовала, да ему на лекарства зарабатывать?
— Но я…