Подсказки школьного психолога

Впервые я увидела Дашу, когда ей было четыре года. Её мама, моя бывшая начальница, приехала с нею – не с кем было оставить – на поминки, на девятый день после смерти моей мамы. В том году была ранняя Пасха, в начале мая было тепло, как летом, и Дашу отправили на лоджию, чтобы не путалась под ногами. Мне было не до неё, но где-то в уголке сознания мелькало, что ей, наверное, было очень скучно. Она не капризничала, сидела тихо, поглядывая на нас через оконное стекло, только иногда строила гримасы – не показ, а просто так, от скуки.

Второй раз мы встретились в Москве на юбилее Дашиной мамы. Девочке было тогда шесть или семь лет. На неё не обращали внимания, она же изо всех сил стремилась его привлечь, демонстрируя всё, что умела. Она кувыркалась на диване, показывала свою телефонную книжку с буквами и цифрами на полстраницы. Мама прикрикнула на неё пару раз, и на этом цирковое представление закончилось.

Помню, что и при этой встрече что-то меня тревожило в ней. Ей была свойственна незащищённость. Миниатюрная, нежная, с обострённым нервным восприятием окружающего мира. И ещё помню, что я любовалась ею: акробатические номера она выполняла легко и грациозно.

Давно уже не было нашей организации. Мы больше не встречались и не вспоминали друг о друге, как вдруг у меня в голове стала крутиться мысль, что надо позвонить Анне Викторовне. Сначала я от этой мысли отмахнулась, но через несколько дней идея звонка стала навязчивой.

Анна Викторовна обрадовалась, пригласила меня – попьём, мол, чайку, поболтаем. Собираюсь. Надеваю лучшую блузку, длинную юбку из тяжёлого тёмно-синего шёлка, туфли на каблуках, невысоких, так, сантиметра три – высокий каблук внушает мне до сих пор почти мистический ужас. Смотрю на себя в зеркало, и вдруг возникает ощущение, что меня от этой одежды просто-напросто тошнит. Я снимаю и блузку, и юбку, и туфли. Натягиваю трикотажные брюки, в которых ходила в походы выходного дня. Ладно, думаю, сойдёт.

Дальше следует французский блузон из хлопка с начёсом внутри. Светло-голубой. На груди – огромные белые буквы. Какое-то французское слово, понятия не имею, что оно значило. Вокруг невысокой стойки невысокой стойки пришита тесьма, и в неё продёрнута верёвка толщиной примерно сантиметр. Концы верёвки болтаются, завязанные узлами. В нём я ходила только дома, даже в походы не надевала – не по возрасту, слишком молодёжный стиль. На ноги, разумеется, надела кроссовки. Странно, но я осталась довольна тем, что получилось.

Подхожу к дому. Из окна пятого этажа мне машет руками Даша, высоко и легко подпрыгивая и почему-то в чёрной фетровой шляпе с огромными полями.

– Даша, сними шляпу, – сказала Анна Викторовна, когда я вошла.

– Нет. Она мне очень идёт, а я хочу понравиться Светлане Ивановне!

Шляпа ей, действительно, была к лицу, но когда садились за стол, она всё-таки её сняла. После чая сказала: