Подсказок больше нет

«Одна из наших попросила, Йод. И правильно! У каждого движения должны быть символы. Я вот сейчас флаг мастерю».

От сообщения веяло гордостью.

Костик выключил компьютер и уставился в окно. Приятель-светофор нервно подмигивал жёлтым глазом.

«Вот и у меня, друг, тоже больше вопросов, чем ответов», — вздохнул Костик.

— Уроки сделал? — в комнату заглянула мама.

Он кивнул.

— Первого мая едем к старикам. Надо деду помочь сарай залатать. Папа дежурит, выберется только утром второго. Но вы с Антоном у меня тоже не промах!

Как это не вовремя!

— Ма!.. Я первого никак не могу. У меня невероятно важное дело. Мне в Саблино надо съездить с ребятами.

Мама вздохнула.

— Я понимаю, сынок. Но это ведь дед.

По логике вещей, надо было ответить, что он, Костик, джибоб, и делает то, что хочет. И это основное его кредо. Такое с ним уже было два месяца назад: не захотел ехать к старикам в гости, и родительская воля не возымела действия.

Но сейчас, прислушиваясь к себе, к тому, чего в действительности ему хотелось, Костик понимал: да, он скучает по деду с бабушкой, чувствует вину перед ними за то, что редко их навещает. И, если уж откровенно, совсем не хочет ехать в Саблино.

— Я не могу, мам, правда.

— Не могу или не хочу?

А вот это уже вопрос к нему как к джибобу. Если джибоб чего-то хочет, он найдёт возможность это сделать.

— Что ты молчишь? — снова спросила мама.

— Не хочу, — выдавил из себя Костик.

Мама вздохнула, посмотрела на сына как-то особенно и вышла из комнаты. Светофор за окном возмущённо глядел на Костика красным укоряющим глазом.

* * *

На платформе Московского вокзала было суетно и шумно. Костик ждал Кэт до самого последнего момента, пока механический голос не известил, что сейчас закроются двери.

Он прыгнул в тамбур и в который раз набрал Катин номер. Длинные гудки… и… Наконец-то! Она сняла трубку и тихим голосом сказала:

— Прости, не сообщила раньше. У бабушки давление. Не хочу её оставлять одну. А у папы флюс, Маша его в поликлинику повезла.

Костика, конечно, это расстроило. Впрочем, что ему девчонка! А вдруг, действительно, он встретит там Главного? Разговор ожидается серьёзный, не предполагающий свидетелей.

В заплёванном грязненьком тамбуре топтались несколько парней. Увидев на руке Костика зелёную бандану, один из них подмигнул:

— Не знаешь, наших будет много?

— Понятия не имею, — ответил Костик.

Когда же он открыл дверь в вагон, то понял: да, их будет много. Вперемешку с простыми дачниками, едущими с рассадой на свои шесть соток, стояли и сидели парни и девчонки в чёрных свитерах с лосями и, конечно же, непременными банданами на запястьях. Костик прислушивался к разговорам: ничего особенного, обычная болтовня. Единственное, что зацепило слух, — когда кто-то что-то отрицал в разговоре, то не приводил никаких аргументов. Звучало это так:

«…А я ему говорю, мол, отстань, я джибоб, сказал „нет“, значит, не переубедишь».

«…Что значит „надо“? Я — джибоб, мне ничего не надо, и от меня ничего никому не должно быть надо…»

«…Не хочу твой тёплый выдохшийся „Спрайт“. Лучше от жажды помру. Я джибоб».

«…Что „почему“? Потому что я джибоб. Отстань!»

Костик уразумел, что ребята оправдывались джибобством во всех возможных случаях. Если вспомнить постулат о том, что джибоб вообще ни перед кем не оправдывается, это выглядело даже комично. На любой вопрос, почему ты сделал то-то, следовало отвечать:

«ПОТОМУ ЧТО Я ДЖИБОБ!»

А что сделал, не имело значения. Упоминание себя как джибоба означало «отвяньте». При солидном упорстве можно было довести нормального человека, особенно взрослого (собственного родителя, например), до крайней точки кипения: «Делаю вот это, потому что я джибоб», «Не делаю того, потому что я джибоб».

Найдена универсальная формула ответа на любой вопрос!

Костик снова вышел в тамбур и открыл дверь «гармошки», соединяющей вагоны. На него неприятно пахнуло, и он постарался побыстрее пройти вагонную сцепку. Поезд качнулся, и Костик чуть было не упал, толкнув дверью девчонку с сердитым птичьим лицом. Костик извинился, она же одарила его таким ледяным презрительным взглядом, что по его спине бодрой рысцой пробежали мурашки.