Подсластить победы горечь (СИ)

— А я понял, между прочим. Оу, куда я попал?! В инкубатор Странников! С кем я связался?! Я — прогрессор! Землянин!

Дайэн весело рассмеялся.

— Продолжаем лечение? — с лукавством в голосе и в смеющихся глазах поинтересовался он.

— Главное, чтобы сам Таубен никогда в жизни не узнал, что его лечил Странник, — пробормотал Айвен. — Иначе он свихнется. Будет думать, я это, мол, или Странник, утянувший мою силу и облик. Обязательно слетит с катушек.

К вечеру Таубен пришел в себя.

К тому времени путешественники от нечего делать додумались соорудить несколько плотиков и плавали по очереди в глубину озера. Оно оказалось соленоватым, чистым на глубине. Стая непуганых фламинго попросту отбежала подальше, когда мимо птиц первым проплыл плотик, плохо управляемый Сидом с Фенеллой. Сид завел плотик в глубокую протоку, заросшую тростником, и, подтянув жену к себе поближе, поцеловал ее так, как будто не видел две недели, как минимум, так, как будто без слов горячо объяснялся ей в любви. Фенелла не осталась равнодушной. Но им помешала змея, прямо из воды выпрыгнувшая на плотик.

— Да, живность нас замучила, — прошептал Сид, осторожно направляя змею шестом в воду. — И днем от нее нет покоя, и ночью, — его темные глаза полыхнули весельем. Фенелла, осознав намек, попыталась обидеться и отстраниться, но ее нежно прижали к груди, горячо поцеловали несколько раз и только потом, добившись полного прощения, окончательно отпустили. Змеи в тростниках все-таки нервировали, на открытой воде было неинтересно, пришлось грести к берегу. Донна Оканнера чинно заняла свое место у постели эмиссара, отпустив Настю. И тут Таубен пришел в себя.

Фенелла позвала Айвена сразу же, как только эмиссар открыл глаза. Таубен молча оглядывался, изучал окружающую обстановку, довольно быстро сообразил, что он спеленут и практически связан.

— Тебе нельзя делать резких движений, Генрих, — извиняющимся тоном сказал Айвен. Эмиссар криво усмехнулся, но не сказал ни слова.

— У тебя голова болит? — спросил врач.

— Да, но не сильно. Потерплю. Обезболивающих не нужно.

— Не нужно?! Генрих, если бы не постоянное обезболивание, ты бы сейчас выл от боли. Головой, кстати, ты тоже приложился.

Таубен долго молчал, прежде чем спросить.

— Как вы меня нашли?

— Повезло, что грохнулся неподалеку. Случайно нашли.

— Травку опять искали?

Айвен ничего не ответил, снова воцарилось молчание.

С того места, где лежал эмиссар прогрессоров, лагерь был виден как на ладони. Аккуратно подплыл к самодельной пристани плотик с доном Гаем и доном Альвесом, тянущими за собой сетку с рыбой. Обиженно крикнула цапля, наблюдавшая, стоя на одной ноге, как ценный корм проплывает мимо нее; трепыхнула крыльями, но все равно не удержала равновесие. Пришлось обиженной птице долго махать крыльями, переминаясь с ноги на ногу. Несколько длинных белоснежных перьев упали в руки не растерявшегося принца. Наплававшаяся Настя, только что вышедшая из душевой с еще влажными волосами, небрежно заколотыми сзади, обрадовано забрала улов у рыбаков и понесла его на оборудованное кухонное место. Спустя несколько минут туда же подошел и наместник Альнарда, с изящным поклоном вручил девушке серебряную застежку с прикрепленными к ней белыми перьями цапли.

— Разрешите? — спросил он у чуть смутившейся девушки. И прикрепил украшение к светлым Настиным волосам. — Вам к лицу. И рыбой не испачкаете.

Девушка ему улыбнулась, радостно, доверчиво, так, что особенно ярко засияли ее голубые глаза.

— И что она в нем нашла? — хмуро пробормотал Таубен. Разговора он слышать не мог, потому что не обладал острым слухом Странника, но что уж увидел, то увидел.

— Что ты с собой делаешь, Генрих? — с горечью спросил Айвен. — Ты же сам ее к нему толкнул, и молча страдаешь, глядя на то, что получилось.

Таубен не ответил.

— А что нашла, спрашиваешь? Человечность, я думаю.

На кухне лагеря наместник Альнарда, с юности по местным традициям прислуживающий рыцарям в качестве пажа, а потом и оруженосца, вспомнил былое и, закатав рукава прогрессорского комбинезона, помогал девушке готовить уху, рассказывая ей какие-то байки.

— Например, у отца принцессы Фенеллы и у отца донны де Карседа была одна кормилица, — с грустью в голосе продолжил говорить Айвен. — Она не вынашивала одного из них, она только выкормила молоком обоих мальчиков, но оба мужчины считали себя после этого братьями, выкормившую их женщину оба называли матушкой и на равных заботились о ней до самой ее смерти. А теперь вспомни о наших суррогатных матерях. «Гарантируем анонимность!» Сколько ты заплатил женщине, выносившей твоего ребенка и до сих пор не знающей, кто из этих интернатских ребят жил в ее теле девять месяцев? Меньше стоимости маленькой квартиры в столице. Почувствуй разницу в их подходе и нашем.

Таубен по-прежнему молчал, даже глаза закрыл, глубокая складка прорезала его высокий лоб.