Подслушанные разговоры

— Маш, перестань грузиться. Расскажи лучше, что у тебя стряслось, что ты вдруг вне графика позвонила?

— Какой ты, Павлик, скучный! График, скажешь тоже! У нас ведь любовь, страсть, а ты — график. Будто пол кому мыть по очереди в коридоре общем.

— Ну, прости, котенок, ну, ладно. Но согласись, что ты редко звонишь вот так, без предварительных договоренностей.

— Павлик, зая, у меня очень серьезные проблемы со здоровьем. У меня беременность трехнедельная на фоне эндометриоза.

— Что это значит?

— В смысле, ты хочешь знать, что такое беременность?

— Нет, вот этот эн-до-три...

— Болезнь такая. Женская. Но ключевое понятие здесь другое — беременность!

— Ты хочешь сказать, что...

— Нет, беременность от мужа. Ты же понимаешь, я не могу так рисковать.

— Маш, не мое дело тогда, но, может, тебе не пить?

— Зая, ты не догоняешь. Я же тебе сказала: на фоне эндометриоза! Я могу не выносить!

— Но ведь ты хотела ребенка!

— Врач сказал, что нельзя. Я могу не выносить, и тогда все, больше никогда. Мне ведь уже тридцать два. Не девочка. Поэтому у меня через неделю аборт. Вот я тебе и позвонила, чтобы ты меня не терял.

— Машка, бедная моя! Дай я тебя поцелую!

— Пожалуйста, лягушачьи лапки и яйца “Госпожа Бовари”!

— А знаете, я уже привыкла, что вы так подкрадываетесь! Мне уже даже это нравиться начало!

— Я рад. Еще вина?

— Двести грамм. А коктейли у вас какие?

— Я принесу вам карту сейчас.

— Сделайте одолжение.

— Вкусные лапки. Будто курицу ешь. Или кролика. А как “Госпожа Бовари”?

— Госпожа Бовари — это я.

— Хо-хо-хо!

— Ха-ха-ха!

— Пожалуйте винную карту.

— Тэк-с, что тут у нас имеется... Тэк-с, Б-52 —вчерашний день, лонг-айлендский чай со льдом — ненавижу колу, вот! Буду коктейль с много чего обещающим названием “Новый русский”.

— Сию минуту.

— Нет уж, вы его смешайте, пожалуйста, как полагается, не за минуту, битте, сильвупле.

— Маш, ты когда напиваешься, такая вредная становишься! И такая красивая, блин... Может, поедем сразу ко мне, а? Я тебе сам Меровинга зажарю и котлет наваляю.

…

— Пожалуйста, жаркое “Меровинг” и котлет-де-воляй.

— Мне еще “Нового русского!”

— Может, хватит, котенок?

— Павлик, ты мне пока что не муж запрещать!

…

— Вот ваш коктейль, сударыня, и знаете, тут за стеночкой сидит один господин — он уже давно тут сидит, и мне кажется, что он внимательно слушает ваши разговоры...

— Что? Что вы там шепчете? Я не поняла ни слова. Ой... Павлик... Мне дурно...

— Здравствуй, Маша.

— Здравствуй, Виталик... Ты же уехал до пятницы...

— Как видишь, уехал, но не весь. Павел? Приятно познакомиться.

— М-мм. Мне тоже...

— Неловкая ситуация, не правда ли? Женечка, принеси нам бутылочку “Смирнова”, такую, знаешь, запотевшую-вспотевшую.

— Откуда ты знаешь, что он Женечка?

— А у него бэджик ведь специальный, Марусечка, ты просто не заметила. Видишь, написано: “Ев-ге-ний”. Уменьшительное, значит, Женечка. Беги, Женечка, шустри.

— А мне “Нового русского” еще, Женечка!

— Нет, радость моя, ты больше не пьешь! Мне нужен здоровый ребенок. Правда, Павлик?

— М-мм, да!

— Что ж ты, Маша-герл, такая нетерпеливая? Только муж за порог, а ты к трахалю сразу же, а?

— Я, собственно, не понимаю, отчего ты со мной разговариваешь в таком тоне? С кем хочу, с тем и живу. Ты тоже не ангел с крыльями.

— Маша, я тебя сегодня побью. Вот прямо сейчас побью!

— Ну, уж нет, убери от нее руки! Я сказал, убери, ты, старый хрен!

— Та-ак, вот и водочка пришла вместе с Женечкой. Женечка, выпьешь с нами?

— Нет, что вы, я на службе, и у меня к вам просьба — пожалуйста, если уж вы напились, ведите себя прилично. Потому что у нас ведь не малина воровская, а французский ресторан.

— Не волнуйся, Жендос, все будет оллрайт. Так... Павлик, зая, будешь водочку? Маша пропускает.

— Ничего я не пропускаю! Я уже всю жизнь свою и так пропустила! Хватит! И он тебе не зая, и не Павлик! А Павел Николаевич!

— Я злой уже, как Карабас-Барабас! На всех на вас! Я еще, замечаете, шучу тут с вами!

— Ой, как ты мне надоел, Виталик! Ну, прямо хуже всех надоел!

— Марусечка, любимая, не бросай меня, а? Ну что ты с этим хлыщом лакированным связалась? Хочешь, я себе пересадку волос сделаю?

— Виталик, перестань! Не в лысине ведь дело, понимаешь, нет? Просто ты все время где-то ездишь, где-то так далеко всегда от меня, а я...

— Ну не плачь, девочка, не надо... Все ведь для тебя, родная, я для тебя ведь стараюсь и для детишечек будущих... И никакого аборта мы делать не будем, позвоним Вере Мартыновой, и она нас отправит в клинику, в Израиль, там самые лучшие врачи... Ну, мы же можем себе это позволить...

— Правда? И ты на меня не сердишься? Совсем?

— Маша, но ты ведь мне должна пообещать, что с Павлом Николаевичем больше видеться не будешь! Это очень серьезно.

— Я понимаю. Да. Конечно. А можно мне еще выпить?

— Павел Николаевич, вы не рассердитесь, если мы с женой вас оставим? Навсегда оставим, нам ведь пора домой, мы ждем ребенка...

— А-а, кх-кх, м-мм... Ну, да. Прощай, Маша. Радость наша.

— Виталик, ну ты тоже. Мне ведь его жалко. Как я могу вот так взять и уйти! Он же будет страдать. Павлик, ты будешь страдать?

— Ну, я не знаю. Ну, буду, наверное. Да. Буду.