Подснежник

– Постарайтесь понять, – продолжил я после небольшой паузы, – что все социальные группы создают не только свои особые правила поведения, но и механизмы, при посредстве которых эти правила могут действовать. Грубо говоря, группа решает, что является для нее нормой, а что – отклонением. Говард Беккер хорошо писал об этом в своих «Посторонних». Когда кто-то нарушает одно из действующих правил, вне закона оказывается не только само деяние, но и деятель, то есть тот, кто допустил нарушение. Вот что я имел в виду, когда говорил о девиантности, то есть об отклонениях от принятых в обществе стандартов.

Несколько мгновений они обдумывали услышанное. Кое-кто поглядывал в сторону Гарри, явно ожидая, чтобы он высказался первым. Наконец Гарри улыбнулся:

– Наша проблема не в том, что мы посторонние. Наша проблема в том, что мы находимся по эту, а не по ту сторону стены, – сказал он, кивая на глухие, каменные стены мастерской.

Эта шутка разрядила напряжение. Слушатели расхохотались.

– Не могу не согласиться, – сказал я, когда смех наконец затих. – На этом мы, пожалуй, на сегодня закончим. Если, разумеется, у вас нет никаких вопросов.

– Есть один вопрос, – подал голос кто-то из заднего ряда. – Почему ты такой грязнуля, Ленни?

– Что-что?

– Да, – сказал другой человек. – Ты наверняка зашибаешь у себя в университете хорошие бабки. Почему же ты одеваешься, как зачуханный бродяга?

Поразмыслив над этими неожиданными словами, я в конце концов понял, что для этих людей внешность означала очень много, если не все. Живя в атмосфере примитивной грубости и жестокости, они волей-неволей должны были следить за собой, чтобы подчеркнуть свое особое положение. Даже сейчас, когда на них были стандартные желто-коричневые тюремные робы, они пытались заботиться о своем внешнем виде. Это было необходимо им хотя бы для того, чтобы выглядеть хозяевами собственной судьбы. Эстетика хиппи, которой я отдавал предпочтение, не произвела на них впечатления. Здесь, в тюрьме, в ней не видно было ни бунта, ни протеста против социальных условностей. Моя одежда казалась просто неряшливой – вот и все.

И вот я решил последовать их совету и заняться собой. Мне казалось – если я продемонстрирую своим слушателям, что уважаю их систему ценностей, это может оказать благотворное действие на всю группу. Да и я сам только выиграю, если завоюю их симпатию. Поэтому я избавился от старого армейского кителя и купил длинное пальто из черной кожи. Вместо потрепанных армейских ботинок, которые я постоянно носил, я достал модные туфли. Бороду я подстриг клинышком, а длинные волосы собрал в «конский хвост», так что по крайней мере спереди они стали напоминать прическу Гарри.

Карен произошедшие со мной перемены пришлись не по душе.

– Ты похож на сутенера, – безапелляционно заявила она.

В последнее время ей не нравилось во мне буквально все. Похоже, она вымещала на мне свои разочарование и обиду.

– Главная проблема с этой твоей теорией девиантности, – продолжала она неприятным, скрипучим голосом, – заключается в том, что она слишком ориентирована на мужчин. Да и среда, которую ты изучаешь, тоже носит исключительно мужской характер. Скинхеды, футбольные хулиганы, грабители банков и прочие… Мне кажется, ты сам балдеешь от этих проявлений так называемой мужской доблести.

– Мне кажется, ты заходишь в своем феминизме слишком далеко, – возразил я.

– Да? А как насчет насильников, Ленни? – едко осведомилась Карен. – Я уверена, что в том месте, куда ты ходишь, они должны быть.

Об этом я как-то не задумывался. Были ли насильники среди тех, кому я читал свои лекции? И снова пугающие лица Виноватых и перечни их страшных дел промелькнули перед моим мысленным взором.

– Ну, – продолжала Карен, – как вписываются насильники в твою теорию девиантности?

– Видишь ли, – попытался объяснить я, – безусловно, некоторые вещи остаются неприемлемыми. Но это вовсе не означает, что лучший способ борьбы с ними – длительное тюремное заключение.

– О да, с этим я согласна, – сказала Карен, и ее глаза мрачно блеснули. – Мы считаем, что этих ублюдков следует кастрировать.

Я не стал спрашивать Карен, пойдет ли она на вечеринку к Жанин. Во-первых, я не думал, что ей там понравится, а кроме того, наши отношения в последнее время были таковы, что нам не мешало отдохнуть друг от друга.

– Потрясно выглядишь! – сказала Жанин, когда я, держа в руках бутылку вина, шагнул через порог ее квартиры.

По крайней мере, ей не показалось, что я похож на сутенера. Сама Жанин была в обтягивающей цветастой майке и голубых вельветовых джинсах с заниженной талией.

– Ты тоже, – ответил я.

Сам я был очень доволен своим новым обликом. В нем была изюминка. В нем были дерзость и напор, которые будто передались мне от обитателей блока «Е».

Какой-то горластый второкурсник поймал меня в кухне.

– По поводу твоей теоретической основы, Ленни, – затянул он. – Она выглядит слишком американизированной… Чикагская школа, Гоффман, Беккер… одни сплошные янки. Это уже попахивает культурным империализмом.