Читаем Подснежник на бруствере полностью

Иду к майору Никифоровой, уж она-то поймет, поддержит. Серые глаза Екатерины Никифоровны точно ледком подернулись, в голосе появилась непривычная сухость.

— Ефрейтор Макарова, вы не захотели остаться в школе — я поняла вас, поддержала. Как младший командир, вы являетесь первым воспитателем воинов — почему же вы не хотите помочь своей напарнице стать настоящим бойцом? Можно ли в такую минуту, перед отправкой на фронт, портить настроение подруге?

И девчата считали меня придирой, продолжали утешать расстроенную Зою. Только о моем настроении никто не подумал…

Лейтенант Алмазов одобрил мое решение ехать на фронт.

— Молодец, Люба, я знал: иначе вы не могли поступить!

Вся школа строем провожала нас до железнодорожной станции. Улучив минутку, Алмазов передал мне запечатанный конверт.

— Приказывать вам, Люба, не могу, я уже не ваш командир. А просьба к вам есть: не распечатывайте, пока не откроете свой боевой счет. Договорились?

…В сотнях километров от Москвы, в землянке на передовой, я распечатала помявшийся в вещмешке конверт. Со снимка на меня смотрело лицо лейтенанта; улыбается, а глаза грустноватые. На обороте фото надпись:

«Любе Макаровой от Саши Алмазова. Убей и за меня фрица!»

— Есть, Саша, и за тебя! — воскликнула я и тут же осеклась. В школе я никогда не звала взводного по имени, для меня он был прежде всего командиром. Отсюда, из фронтовой дали, Саша Алмазов виделся парнем-ровесником, переживающим, как тяжкое наказание, необходимость готовить новичков в тылу.

В первый же день удачной «охоты» я выполнила его наказ. И разве одна я? Спасибо за науку, товарищ командир!

<p>Собрание на передовой</p>

Возвращаясь по вечерам в землянку, где нас ждали ужин и сон, девушки больше не жаловались, как первое время, что фашисты не подают признаков жизни. Что ни день, снайперы «списывали в расход» очередного захватчика.

Спустя двое суток после моего успеха, довольные вернулись с «охоты» Прядко и Шляхова: подруги вместе открыли боевой счет. Перебивая друг друга, Клавдия и Саша принимались рассказывать, как в бойнице показалась голова вражеского наблюдателя и как одним фашистом на земле стало меньше. Второго они сняли под вечер, одновременно выстрелив по ожившей огневой точке врага.

Моя нетерпеливая напарница вроде бы угомонилась. Сколько раз я твердила Зое несложную истину: выстрел — миг, а подготовка к нему, выжидание — долгие часы, даже дни. Чем больше выдержки, тем ближе цель. И Зоя, наконец, поняла.

В моей стрелковой карточке обозначены наиболее вероятные цели на нашем участке переднего края, многие предварительно пристреляны. Надо лишь выждать, когда противник производит смену постов или, скажем, обедает. Немцы — народ пунктуальный, если точно засекла время — умей дождаться.

Зоя Бычкова посадила на мушку гитлеровца, хотя его каска показалась над бруствером окопа всего на мгновение. Грянул выстрел. Солдат, спешивший с термосом к кухне, уткнулся головой в землю.

— Люба, видела? — волнуясь, крикнула она. — Я попала.

— Видела, видела. Молодец, Зоя, поздравляю!

— Это тебе, Любочка, спасибо! Если б не твоя наука… — И она подозрительно шмыгнула носом.

Передовую покинули в темноте: моя напарница ни за что не хотела уходить. На обратном пути она была необычно ласкова ко мне, а в землянке, не выдержав, пошла в пляс, хотя девчата уже укладывались спать. Подруги понимали ее: каждая по-своему пережила боевое крещение. Клавдия Прядко, например, призналась, что впервые за все время пребывания на фронте заснула, как провалилась, в тот день, когда открыла личный счет мести.

Противник стал осторожнее, зря не высовывался, удвоил бдительность. Но снайпер не может ждать, пока враг сам подставит голову под пулю. Снайпер обязан первым найти цель, больше того, должен вынудить противника обнаружить себя.

У Прядко и Шляховой был день большого успеха. Лежа в окопчике, Клавдия высмотрела на нейтральной полосе глубокую воронку от снаряда. Воронка была метрах в восьмидесяти от вражеских траншей, буквально под носом у немцев.

Подруги разработали план согласованных действий. В намеченный день Клавдия задолго до рассвета забралась в воронку и замерла в ней. Когда рассвело, ее напарница, находившаяся сзади, в нашем окопе, стала осторожно показывать над бруствером чучело. Старый маскхалат, набитый ветками и травой, издали походил на выглядывавшего бойца.

Приманка сработала: по чучелу ударили из автомата, потом заговорил ручной пулемет. В поднявшейся трескотне Прядко сделала несколько прицельных выстрелов. И затих вражеский автоматчик, умолк пулемет… Перед вечером настал Сашин черед: двумя меткими пулями она пригвоздила к земле гитлеровцев, перебиравшихся через земляной завал в траншее. Так в один день подруги уничтожили пять фашистов.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии