Подснежник на бруствере

Мне не стыдно сознаться, что я горжусь своими боевыми орденами, они нелегко достались. Но одной из самых почетных наград считаю грамоту участника взятия Берлина, подписанную генералом, а ныне маршалом Катуковым.

В ночь на третье мая стрельба стихла. Над рейхстагом развевался красный флаг победы. Воины расписывались на выщербленных осколками и пулями массивных колоннах. Где-то в уголочке, на уцелевшем чистом месте, расписалась от имени уральцев и я.

Все с нетерпением ждали официального объявления конца войны, а его все нет. Советские танкисты еще вели бои за Прагу, там был обложен крупный гитлеровский гарнизон. В Прибалтике части фронта держали в котле окруженные, прижатые к морю немецкие дивизии. Но смолкли выстрелы и там.

Вечером 8 мая экстренное сообщение по радио из Москвы: завтрашний день — 9 мая — объявляется Днем Победы. Что тут поднялось! В воздух стреляли из всех видов оружия: винтовок, автоматов, пистолетов. Трассирующие очереди зенитных пулеметов рисовали узоры в берлинском небе…

Серафима Федоровна звала меня в офицерский клуб на торжественный вечер, но мне не хотелось идти. Были бы подружки — пошла бы, ждал бы меня там Виктор — не пошла, побежала б.

Не знаю, долго ли я просидела под окном нашего особняка в аристократическом районе Берлина, где мы тогда жили. Вернулась Серафима Федоровна, пора и мне, а я все сижу. Уже давно стих уличный шум, уже небо на востоке начало алеть, а я никак не могу подняться. Знаю, что все равно не усну в эту ночь. Вроде и не плачу, а слезы сами текут и текут по щекам…

Меня уговаривали остаться в части: кто-то ведь должен нести гарнизонную службу. Но я не хотела ни дня, ни часу лишнего пробыть в этом чужом для меня городе. Вот и березки здесь растут, а все же не такие, как наши. И небо над головой не такое, как в России, и воздух другой: запахи руин, запахи войны преследовали всюду. Сердцем рвалась домой, к маме, к своим!

В конце июля большая группа девушек и солдаты старших возрастов, демобилизуемые в первую очередь, уезжали на Родину. С легким сердцем покидала я неметчину. Все, все, что видела красивого в Германии, не променяла бы на скромный край, «где в гору поднимается дорога, изрытая дождями, где три сосны стоят…».

Весь долгий обратный путь не отрывалась от окна вагона. Какие у нас просторы, какое богатство и красота вокруг! После чужбины особенно сильно любишь свою Родину, землю отцов и дедов наших…

Вот и Урал-батюшка с его лесистыми предгорьями, с дымящими днем и ночью трубами заводов! Вот и моя красавица Кама!

Здравствуй, Пермь-матушка, принимай свою дочь!

Старенький трамвай с трудом вместил всех, кто ехал в мой район, прославленную Мотовилиху. Ничего, в тесноте, да не в обиде! Пассажиры — как до войны, даже разговоры прежние: не нравится, что толкают, — ехала б в такси!

Чем ближе к дому, тем тревожнее на душе: здорова ли мама? Встретит ли? Я и не ведала, что письма фронтовых друзей, сообщавших о моем отъезде, обогнали воинский эшелон. Мама ждала меня уже который день…

Как мы встретились — не берусь описывать, каждый, кто вернулся с войны, без меня знает это. Мама плачет от радости, я смеюсь, успокаиваю ее и сама плачу. Зашли соседи — опять слезы: не всем война вернула родных и близких…

Получила военный билет, паспорт. Я гражданский человек, армия где-то далеко-далеко. И все же, выйдя из дома, ловлю себя на том, что неприметно для прохожих ощупываю свой костюм: все ли в порядке? После воинской формы шелковое платье кажется непривычно легким, почти воздушным. Встретив офицера, с трудом удерживаюсь, чтобы не перейти на строевой шаг, на полпути останавливаю руку, вскинувшуюся по привычке к виску для приветствия. Знаю, что и мои боевые подруги испытывали нечто подобное после демобилизации.

О том, как начала работать и тружусь вот уже 20 лет после войны, какие общественные и партийные поручения выполняю, как вырастила сына, можно много рассказывать. Но это уже другая жизнь. Здесь я расстаюсь со своей боевой молодостью, с дорогими моими девчонками.

Необходимое послесловие

Мы с Макаровой идем по весенней Перми. Чувствую, Любови Михайловне хочется показать свой город с самой лучшей стороны, и она ведет меня многолюдным, застроенным новыми высокими домами Комсомольским проспектом к Каме, которую режут во всех направлениях винты буксиров, водных трамваев, теплоходов. Не так ли час назад она показывала мне спортивные залы здания, занимаемого областным обществом «Спартак», где она руководит одним из отделов.

Судя по тому, как ей кланяются прохожие, останавливаются перекинуться словечком, Любовь Михайловна довольно популярный человек в городе. Я расспрашиваю, что это за люди. С одними Макарова встречалась на городском партактиве, вон той темноволосой девушке помогла поступить в институт, а этот — известный в стране лыжник-спартаковец.

— А сами занимаетесь спортом, Любовь Михайловна?