— В каком смысле условно?
— В таком смысле, что и вопрос о приглашении в «Зарю» Бобо и Михаила Ивановича Туган-Барановского ставился пока только условно.
— Когда же он будет поставлен безусловно?
— Тогда, когда мы будем решать его все вместе, — вы, Аксельрод, Засулич, Потресов, я…
— Значит, пока мы ничего не решаем — так, что ли, прикажете вас понимать? Чем же мы сейчас с вами занимаемся?
— Предварительным обсуждением.
— Но когда, черт побери, начнется окончательное обсуждение?!
— Как только приедет Аксельрод.
— Так где же он? Почему он заставляет нас ждать себя так долго? Я уже просто устал от всей этой предварительной болтовни и пустопорожнего суесловия, во время которого, оказывается, ничего не решается, а только бесконечно обсуждается!
— Георгий Валентинович, я бы не стал называть болтовней и суесловием наши беседы. Предстоит слишком ответственная работа, чтобы обойтись без обстоятельного предварительного обсуждения всех ее подробностей и деталей.
— Вы, кажется, хотели обсудить со мной еще что-то, Владимир Ильич?
— Самое главное. Потресов передал вам наше заявление от будущей редакции «Искры» и «Зари»…
— Да, я прочитал его.
— И что же?
— Общий ход мысли, пожалуй, можно оставить, но слог, разумеется, надо поправить, приподнять…
— И вы уже сделали это?
— Пока еще нет, но это недолго сделать. Можно и потом, сейчас, я думаю, не стоит.
— Когда же будет готово?
— Если быть откровенным до конца, ваше заявление, Владимир Ильич, написано, мягко говоря, довольно скромно и, я бы даже сказал, слишком робко…
— А если говорить не мягко, а жестко?
— Ну, зачем же говорить жестко? Мы с вами не враги…
— Георгий Валентинович, я настоятельно прошу вас разъяснить свою позицию, а не отстраняться от вопроса, который…
— А разве я отстраняюсь?
— Именно отстраняетесь! И не в первый уже раз!
— Ульянов, вы опять обостряете отношения…
— Если вы не желаете участвовать в исправлении важнейшего редакционного заявления, то скажите об этом прямо. А если хотите помочь, возьмите и поправьте так, как считаете необходимым с вашим опытом составления документов подобного уровня.
— Хорошо, я скажу прямо… Я полагаю, что мой опыт в данном конкретном случае совершенно не требуется. Ваше заявление от редакции вполне может поправить и Вера Ивановна.
— Засулич?!
— Конечно. А вы разве сомневаетесь в ее литературных возможностях? Она самого Энгельса переводила и заслужила его одобрение.
— Нет, я нисколько не сомневаюсь в талантах Веры Ивановны, но мне показалось, что вы, говоря о необходимости приподнять тон нашего заявления, собирались своею собственной рукой придать ему характер… ну, вроде бы определенного манифеста.
— Манифеста? У нас уже есть «Манифест Российской социал-демократической рабочей партии», принятый на первом съезде в Минске. Вы же разделяете его положения?
— Безусловно.
— Зачем же еще один манифест?.. Но дело не только в этом… Видите ли, я действительно, как вы правильно заметили, имею некоторый опыт в составлении документов высокого теоретического уровня. Но уровень вашего с Потресовым редакционного заявления оставляет желать много лучшего.
— А именно?
— Я бы лично написал совсем не такое заявление. Во всяком случае, оно было бы свободно от тех элементов оппортунизма, которые…
— Оппортунизма? Я не ослышался?
— Нет, не ослышались. Я бы…
— Да в чем же вы усмотрели оппортунизм, Георгий Валентинович? В том, что мы написали, что современная русская социал-демократия находится на критической стадии своего развития?.. А разве это не правда? Разве главной особенностью нашего движения сейчас не является его раздробленность и кустарный характер?.. Местные кружки возникают почти совершенно независимо от кружков в других местах и даже от кружков, одновременно действующих в тех же центрах. Между ними не устанавливается традиции и преемственности, и местная литература всецело отражает эту раздробленность, отражает отсутствие связи с тем, что уже создано русской социал-демократией — вами создано, Георгий Валентинович, группой «Освобождения труда». В этих словах вы увидели оппортунизм?
— …