Подснежники

Я позвонил в «Мосстройинвест». Разговор получился долгий, я даже начал бояться, что у моих собеседников лопнет терпение. В конце концов выяснилось, что ни о Степане Михайловиче, ни о Татьяне Владимировне там никогда не слышали. Думаю, у Степана Михайловича был в этой компании или среди строителей какой-то знакомый — человек, который мог ссудить ему на время ключи от квартиры в Бутове. Может быть, она-то, эта приманка, и подала им первую идею. И должен был существовать кто-то еще, состряпавший фальшивые документы. А больше ничего и не потребовалось — не считая меня, собравшего настоящие документы на квартиру Татьяны Владимировны и внушившего ей радостную уверенность в правильности происходившего. Ну а пятьдесят тысяч — надо полагать, решили они — помогут придать афере обличие честной сделки.

Единственным местом, которое я мог посетить, но не посетил, была дача, принадлежавшая старику, когда-то работавшему на железной дороге, — та, с похожей на платяной шкаф баней, волшебной кроватью в мезонине; дача, на которой я узнал, что Маша и Катя не сестры. Память о ней почему-то казалась мне слишком священной, мне хотелось, чтобы она так и осталась вмерзшей в зимний лед, а не испачканной потом и разочарованиями лета. Это было бы уже слишком. Ты, наверное, думаешь, что мне следовало обратиться в милицию, что я и должен был обратиться в милицию. Я просто уверен: думаешь. Но что бы я там сказал? Что, собственно, произошло? Старая женщина продала свою квартиру. Две девушки куда-то уехали. Ничего не произошло. И к тому же, если было совершено преступление, так я и сам в нем участвовал.

В один из дней, потраченных на поиски Татьяны Владимировны, мне как-то показалось, что я увидел ее, не исключено, впрочем, что я просто внушил себе эту мысль. Произошло все на Тверской, в нижней ее части, неподалеку от Красной площади. Я поднимался по этой улице, чтобы встретиться с изнервничавшимся Паоло на летней террасе кафе, помещавшегося в здании консерватории. И мне показалось, что я узнал ее приземистое тело, целеустремленную походку — медленную, но решительную, как у наступающей армии, — ее, словно говорящую «А вам-то что?», стрижку «под горшок». Она шла по тротуару метрах в пятидесяти впереди меня. Я застыл на месте, всего на секунду, а потом побежал. Однако тротуар заполняли люди, плотная толпа туристов окружала лоток, с которого продавали футболки с портретом Ленина и матрешки в виде Сталина. Все походило на сон, в котором бежишь, бежишь и не можешь сдвинуться с места. Ко времени, когда мне удалось добежать до углового здания Центрального телеграфа, я потерял ее из виду. Я запрыгнул на низкую стенку, которая ограждает спуск в подземный переход, обшарил взглядом Тверскую — вплоть до большого книжного магазина «Москва». Старуха исчезла.

Возможно, это была она, — я не говорю, что не была. Возможно. Не исключено, что и в эту минуту она бродит по Москве или Санкт-Петербургу с пятьюдесятью тысячами долларов в пластиковом пакете и младенческой улыбкой на устах. Может быть, они ее не тронули. В конце концов, квартиру они получили, вернуть ее обратно Татьяна Владимировна не смогла бы. Все документы о продаже были, спасибо Ольге, в порядке. Старуха осталась беспомощной, и жаловаться ей было не на кого. Кроме меня, быть может. А как найти меня, она знала.

Однако ко мне Татьяна Владимировна не пришла, и я сомневаюсь, что им так уж хотелось увидеть, как она стоит посреди улицы и пытается поднять шум — или просто тратит деньги, которые они могли прикарманить. «Нет человека — нет проблемы», — гласит старая русская поговорка, и, подозреваю, они позаботились о том, чтобы проблем у них не возникло. Это было не сложно, даже в отсутствие снега. Наверняка я ничего не знаю, но думаю именно так.

Я не уверен даже в том, что и сама-то Татьяна Владимировна всерьез надеялась перебраться в Бутово, нет, не уверен. Возможно, она не верила, что действительно будет собирать в лесу грибы, купаться в пруду, включать посудомоечную машину и смотреть со своего нового балкона на церковные купола. Мне не известно, чего она ожидала, но в последнее время я начинаю думать, что все, кто меня окружал, знали больше моего — и Татьяна Владимировна, и Маша, и Катя. Что они скрывали от меня свое знание, как скрывают от ребенка грязную тайну — до последнего, пока удается. И иногда я думаю, что в каком-то причудливом смысле все это было заговором, направленным против меня.