Подснежники

Люба отправилась в кладовую. Огородник раскладывал помидоры по полкам. Ему помогала няня Нюра, худенькая, рябая, с сердитыми, близко поставленными острыми глазками. Они у нее всегда смотрели исподлобья, поэтому Нюра и казалась такой неприветливой, даже угрюмой. Но Люба давно заметила, что на самом-то деле няня Нюра очень ласковая к детям, добрая женщина.

— Степан Степаныч! Гляди, так ли кладу-то! — кричала она откуда-то сверху.

— Ты отбирай которые! Гнилья мне не разведи, смотри, так тебя растак… Ну, слезай, катись отседова. Полезу сам.

Нюра спустилась, ушла. Помидоры лежали в особом порядке, рядами. Трогать их не смел никто, кроме самого огородника. Даже входить в кладовую строго воспрещалось. Он сам переворачивал помидоры, а для того, чтобы лазать на верхние полки, смастерил специальную доску-сходни.

— Чего тебе? — спросил Степан Степанович, когда Люба остановилась на пороге.

— Помидоров. Лучших, так велели. Для шефов, к столу.

— Шефы?.. А кто там приехал-то? Новости есть ли какие?

— Наши взяли Харьков. Еще не сообщали, скоро сообщат. Радио включайте.

— Харьков?! Да ну!.. Стало быть, Степной фронт! Вот это дело! Вот это праздник так праздник!.. Значит, салют сегодня. Держи! Тащи!

Огородник сунул ей в руки тяжеленное блюдо с отборными помидорами.

Когда Люба вернулась, уже накрывали на стол, Елена Никитична принесла графинчик с водкой, рюмки.

В комнате стоял хохот — воспитательницы наседали на шефа, шутили насчет фронтовых подруг, насчет семейного положения полковника. Тот смущенно разводил руками, отшучивался, впрочем, видно, был польщен вниманием хозяек. После первой и единственной рюмки женщины совсем развеселились. Таисья Григорьевна присела на ручку кресла, Лариса Павловна — на другую, повариха Паша так разошлась, что плюхнулась чуть ли не на колени полковнику. Нюра, смеясь, тащила ее за руку. Сима, помирая со смеху, подобралась сзади и взъерошила волосы гостя. Елена Никитична неодобрительно покачала головой.

— Серафима, поди сюда!.. Люба, куда пошла?.. Девчонки, не срамитесь, вам там совсем не место! И вы туда же?.. А ну, бабы, к столу! Дайте дорогому гостю поесть и выпить как следует. Ишь, набросились!

Все чинно расселись за столом. В это время по радио зазвучали позывные Москвы. В тишине торжественный голос сообщил о взятии Харькова и многих других населенных пунктов.

Все призадумались. Так, почему-то вдруг взгрустнулось. А за окном неожиданно раздалась удалая песня.

— Ну, не выдержал наш Степан Степанович, — сказала заведующая. — Загулял на радостях!.. Постели ему, Паша, в кладовой, домой сегодня, видать, не поедет. Да рассолу поставь, не забудь. Капустки тоже, похолоднее которая.

Люба теперь занималась с детьми но-новому: маленькими группами, человек по шесть, по восемь. Так удобнее: слышнее голоса ребят, и песенки можно подобрать по силам каждой группе… Плохо было с учебным материалом: нот не было, а сама она знала всего две-три детских песенки. Кое-что, правда, по памяти напела ей Таисья Григорьевна: она когда-то год проработала в детском садике. Пришлось съездить в город. Нотного магазина не было, а библиотека музыкальной школы почти целиком сгорела в топках во время оккупации. Жалкие остатки нот еще валялись в подвале, но Любе не удалось извлечь ничего путного из этой свалки. Попросила Генку помочь, поискать сборники детских песен у знакомых музыкантов. Генка обещал, но надежды на успех было мало. С тем и вернулась. Пришлось даже сочинять песенки самой. Припоминала детские стишки, подбирала к ним совсем простенькие мелодии, записывала. Дошкольные мотивы постоянно вертелись в голове, с утра до вечера. К вечеру наступало полное отупение.

Зато малыши теперь бойко, под музыку вбегали в зал, ритмично хлопали в ладоши, некоторые довольно чистенько пели. А главное, все полюбили музыкальные занятия. И не удивительно: стоило Любе опустить руки на клавиши, как начинался новый, светлый, сказочный мир.

— Послушайте, как лес шумит, — говорила она, играя.

Ребята слушали. Люба спрашивала:

— А это что?.. Что это журчит? Красиво так?

— Речка! Ручей! — вразнобой отвечали малыши.

— А это? Это кто?

— Зайчик! Зайчик!

— Пускай зайкой будет Витя. А медведем Вова… А птичкой Наташа… Ну, Витя, выбегай гулять на траву!

Витя прыгал под музыку, напевал, ребята в такт хлопали в ладоши. Потом, когда сменялась музыка, переваливаясь, выходил Вова — Топтыгин. Заяц пугался, прятался. Наташа — птичка обманывала медведя, спасала зайца.

Дети бурно веселились, подсказывали героям, как обмануть злого волка, потешались над незадачливым медведем. Так наяву оживала сказка. Потом все вместе плясали под музыку, пели… Надо было видеть порозовевшие, довольные лица детей, когда они пели и хлопали в ладоши!

— Уж больно играешь ты хорошо, — говорила Таисья Григорьевна. — Даже вроде, сердце мрет, когда слушаю. И правда, вижу лесок да речку, и про что говоришь, все вижу! Так бы вот и полетела!

Елена Никитична тоже была довольна: