Адлия подошла к крайнему узкому шкафу и вытащила оттуда ведро со шваброй. В ванной она наполнила ведро водой на половину и начала учить, как правильно выжимать тряпку, как мыть шваброй пол, в какие закоулки заглядывать. На кухне, пока все это делала она, Татьяна не испытывала особого отвращения. Но, когда они вышли в коридор, и ей пришлось делать все самой, а Адлия просто наблюдала, она начала замечать множество неприятной грязи повсюду, отчего желание убираться совсем угасло. Она ведь и у себя дома никогда не делала уборку, поэтому даже не представляла, как может быть грязно. После первого раза тряпка заполнилась комками пыли, волосами и крошками. Вода посерела. Татьяна водила шваброй по полу лениво, неохотно и неаккуратно, забывая протирать отдельные участки, особенно труднодоступные. Однако терпеливая и строгая Адлия не уставала повторять, что и как нужно мыть правильно, заставляя ее лезть под тумбу или под раковину, стирать засохшие пятна вручную, проводить шваброй по одному и тому же участку несколько раз, чтобы ни одной пылинки после не оставалось. Татьяна поджимала губы и молча исполняла все ее указания, но в душе ворчала.
Впервые придя убираться в туалет, Татьяна не знала, с чего начать. Туалет не был таким грязным, какими порой бывали туалеты в общественных местах наподобие крупных торговых центров, но мыть унитаз после кого-то, да еще и разных людей, ей было противно. Она боялась даже заглянуть под крышку, как будто из сливного отверстия на нее набросился бы страшный обелиск, полностью состоящий из грязи. Даже резиновые перчатки не казались ей надежной защитой от полчища микробов, что водились под ободком. Адлия терпеливо и по несколько раз объяснила ей, как, что, чем и в каком порядке мыть, но Татьяна все равно терялась. Она с отвращением брала моющее средство, с еще большим отвращением поднимала ершик из держателя и, морщась, отворачиваясь и боясь дышать, неуклюже двигала щеткой по стенкам унитаза. Адлия внимательно следила за ней, стараясь скрыть улыбку. Потом девушка слила воду, и унитаз заблестел. Результат был виден на лицо. Сделав это один раз самостоятельно, Татьяна почувствовала облегчение. Она была жива, микробы ее не съели и обелиск из унитаза не выскочил. Жизнь продолжалась.
Оказалось, уборку можно пережить и перетерпеть. Зато не надо было каждый день думать о том, где ночевать. Для комфортного сна Татьяна купила накладки для глаз, безупречно затеняющие солнечный свет. И жизнь показалась совсем налаженной. Только денег все еще не хватало.
В среду днем ей позвонила Лада и пригласила вечером опять выступать с ними, только теперь не на Арбате, а на какой-то площади.
Во второй раз Татьяна волновалась меньше, но сердце все равно прыгало. Они встретились без Арины. Лада с Юрой стояли возле кофейной будки, держа в руках белые картонные стаканчики с черными крышками. Лада что-то воодушевленно рассказывала, а Юра внимательно ее слушал с едва заметными искорками обожания в глазах. Татьяне пришлось громко кашлянуть, чтобы ее заметили.
– О, привет! – тут же отреагировала девчонка и замахала стаканчиком.
Капелька молочного кофе выплеснулась на поверхность крышки. Лада захлебнула ее и сделала глоток. Юра просто кивнул и улыбнулся, а стаканчик выбросил в рядом стоящую круглую урну.
– Сегодня тоже по «Уличному артисту» выступаем? – спросила Татьяна на всякий случай, потому что боялась проблем с документами, которых у нее не было.
– Разумеется, – ответила Лада. – Единственное свободное место едва нашли. Там уже на недели вперед все забито.
Все вместе они двинулись к центру площади, где им предстояло выступать.
– Конкуренция, – протянул Юра.
– Капитализм хренов. Хрен этот капитал с такой конкуренцией заработаешь, – ворчала Лада.
Парень, хрюкнув, усмехнулся. Татьяна улыбнулась. Она всегда была уверена, что, как представителю богемной профессии, о низком, в том числе о деньгах, ей не придется задумываться. Ее делом было искусство. Но, как оказалось, жизнь резко меняла направления. И теперь капитал, конкуренция и безработица стали насущными вопросами, которые хотелось обсудить с товарищами по несчастью.