Подставная дочь

Отобедав и отдохнув минут сорок, мы отправились по указанному адресу. Выйдя на Солянке, пересекли Подколокольный переулок и вышли в Малый Ивановский переулок. Нашему взору предстало трехэтажное здание, носящее номер 11/6, строение 4. Железная дверь нужного нам второго подъезда была гостеприимно распахнута, и чтобы она не закрылась, между рамой и полотном двери кто-то подложил половинку кирпича.

По кованой железной лестнице со ступенями в узорах мы поднялись на третий этаж. На первых двух площадках было по две квартиры, а на последней третьей – одна. Идеальное местечко для любовного гнездышка. И полное отсутствие посторонних глаз. Наверное, Масловский, когда был еще жив, воздал за конспирацию должное своему секретарю Шишканову. А может, и не воздал. Поскольку угождать хозяевам и боссам входит в прямые обязанности их секретарей…

Здесь, на третьем этаже, сохранились дубовые перила. На одном из них, плохо замазанном краской, проступало из глубины десятилетий:

Кира + Юра = Любовь. Июнь, 1917 г.

– М-да-а, – протянул я, обратив внимание Ирины на эту надпись. – Здесь просто пахнет историей.

– Интересно, кто была эта Кира? – затаенно произнесла Ирина. – Наверное, какая-нибудь дворянская дочь, воспитанница Екатерининского института благородных девиц. Или барышня мещанского сословия, окончившая Александровский институт, в которую влюбился романтически настроенный молодой человек по имени Юрий.

– А этот Юрий был прыщавым гимназистом выпускного класса, носившим для храбрости перочинный нож в кармане, которым и вырезал на перилах эту историческую надпись. Юра явно сочувствовал социал-демократам, мечтал о скорой социальной революции, принимая участие в которой, он бы выдвинулся на руководящие посты, стал бы носить военное галифе и кожаную тужурку и доказал бы любимой девушке Кире, что он настоящий мужчина. Ну что, звоним?

– Давай, – поддержала меня Ирина, сделавшись серьезной.

Я уверенно нажал на кнопку звонка.

Никто не открыл.

Я нажал еще и еще, потом приложил ухо к двери, намереваясь послушать, не ходит ли кто по квартире, и… дверь вдруг приоткрылась.

Мы с Ириной переглянулись, и она шепотом спросила:

– Что, заходим?

– Я захожу, – также шепотом ответил. Отстранив ее плечом и предупредив, чтобы она не входила пока в квартиру, просочился бочком в приоткрытую дверь и, оказавшись в огромной прихожей, громко произнес: – Здравствуйте, хозяева! У вас тут дверь открыта.

Мне никто не ответил.

Дверь в кухню была распахнута настежь, и было хорошо видно, что там никого нет.

Осторожно, буквально на цыпочках, я пошел к закрытой двери в зал, или, лучше сказать, в гостиную, и вдруг услышал за спиной дыхание и крадущиеся шаги. Резко обернувшись, я увидел… широко раскрытые глаза Ирины. Она также на цыпочках следовала, не отставая, за мной, несмотря на мой запрет. Я сделал зверское лицо, что означало: «Ты зачем тут, я же просил тебя пока не входить, и очень тобой недоволен», и тихонько стал открывать дверь. Несколько раз мелко скрипнув, створка приоткрылась.

– Простите еще раз, – произнес я в щель между дверными полотнами, – у вас входная дверь открыта.

Мне, а вернее, нам, поскольку Ирина по-прежнему прерывисто дышала мне в затылок, опять никто не ответил. Тогда я открыл створку двери полностью.

Первое, что я увидел, это большую люстру с огромным количеством, надо полагать, хрустальных висюлек, стоявшую на полу между дверью и столом с деревянными резными ножками. Второе, увиденное мной, была желтая тапочка с пампушкой, лежавшая на столе.

Третьим была вторая такая же тапочка, надетая на ногу, висевшую в воздухе непосредственно над столом. Рядом с первой ногой висела в воздухе вторая нога, уже без тапочки. Когда же я поднял глаза, то увидел всю картину полностью. На веревке, привязанной к высовывающемуся из потолка крюку, на котором, очевидно, когда-то висела люстра, теперь, неестественно склонив темноволосую голову набок, висела девушка в коротком халатике, не скрывающем красивые стройные ноги. Рот ее был приоткрыт, и из него вывалился язык. Наполовину прикрытые веки были в подтеках, словно покрытые синяками. Кажется, у медиков такое кровоизлияние в кожу называется экхимозой. Да и все лицо девушки было синюшное и одутловатое, хотя то, что, будучи живой, девушка была весьма привлекательна, угадывалось даже сейчас. Похоже, она висела не первый день, поскольку неприятный сладковатый запах буквально шибанул в наши с Ириной носы.

Рядом со столом лежал на боку стул, который, вероятно, свалился со стола, когда девушка… оттолкнула стул.

– Ма-амочки-и! – услышал я за спиной приглушенный возглас Ирины, больше похожий на стон.

– Не входи и ничего не касайся! – предупредил я и стал осматриваться.