Подставная фигура

– Ну, ты темнила известный! – то ли одобрительно, то ли осуждающе сказал Ершинский. – Потереби своего информатора. Хоть ты маскируешься, но я не мальчик – у тебя есть в «Консорциуме» свой человек! Сто процентов есть! Хотя и не очень высокого уровня... Так вот дерни его и расспроси! В три часа я докладываю Председателю, и мне нужно ориентироваться по версиям: связывать твое расследование с этим взрывом или нет... Сделаешь?

– Постараюсь. Только...

– Что «только»? – насторожился генерал. Фокин зацепил наконец целую сигарету.

– Мой человек скорей всего тоже здесь. Среди трупов.

– Вот так?

– Да. Но я все равно постараюсь.

Ершинский кивнул, сел в машину и уехал. Фокин подошел к соседнему «уазику», взял у водителя радиотелефон, потыкал железным пальцем в кнопки.

– Наташ, привет. Как дела?

– Нормально, Сережа, – промурлыкала трубка. – По радио передавали, на Ломоносовском какой-то жуткий, взрыв, десятки трупов. Это правда? Ты не оттуда, случайно?..

– Я радио не слушаю, – сказал Фокин. – Сегодня у меня доклад руководству, а потом я Чуйкову одно дело обещал... Часам к восьми освобожусь.

– Вообще-то сегодня Валентинов день, мой милый!

– Это что такое?

– Спроси у своей секретарши. Нет, лучше не спрашивай. Я тебе сама расскажу.

– Ты только аккуратно. Помни про осторожность. Помни все, чему я тебя учил.

Наташа засмеялась.

– Конечно, я все помню. Рука в сумочке и так далее. До вечера.

– Пока.

Фокин вернул телефон и направился к передвижной лаборатории. Сименкин выскочил ему навстречу.

– Титан, товарищ майор. Особо чистый титан с необычными присадками. По-моему, такой используется только в космической промышленности.

– Чего ты такой дерганый? – подозрительно спросил Фокин и, наклонившись, учуял свежий водочный дух.

– Хочешь, чтоб я тебе матку вывернул?

– Ваша воля, – потупился эксперт. – Я все сделал на совесть, как мог. Только расслабиться надо – иначе этого не вынести. Сто пятьдесят всего...

Майор посмотрел на него, словно бетонной плитой придавил.

– Смотри никому на глаза не попадись! И тем скажи, кто остальные триста пятьдесят оприходовал. А то я вас по стенкам размажу!

Краса и гордость столичных моргов – черные пластиковые пакеты, совсем как в голливудских боевиках, с той только разницей, что здесь нельзя сделать эффектное «вж-ж-жик», поскольку замки-"молнии" отсутствуют, вместо них – обычные завязки. Санитары упаковывали труп, обозначенный цифрой "4", двое приподнимали тело, двое подсовывали шуршащий саван. Веки мертвеца ссохлись от тысячеградусного жара, наружу смотрели белые, как у вареной рыбы, глаза. Под неосторожными пальцами санитаров проступала наружу сукровица. Один из санитаров громко сглотнул.

Фокин не сомневался, что и эти тоже, закончив свою работу, уединятся где-нибудь в больничном коридоре и разопьют по триста на брата... И выкурят, конечно, по полпачки.

И он бы врезал, да нельзя – надо раскручивать следствие и к трем часам дать Ершинскому какой-то результат. Разве что вечером, после работы...

Фокин прикусил фильтр сигареты.

– ...Пожалуйста, товарищ майор.

Перед ним вырос человек в кожаном кепи и длиннополом кожаном пальто – тот самый, что недавно стоял у «Лендровера»; в его ладони бился уверенный огонек зип-повской зажигалки.

– Не курю, – сказал Фокин, отворачиваясь. Но человек снова появился в поле зрения. Высокий, широкоплечий, с грубым и решительным лицом, которое в данный момент выражало предельную вежливость и почтительное внимание.

– Я референт господина Атаманова, он спрашивал, не нужна ли вам какая-нибудь помощь.

– Нужна. – Майор на миг задумался. – Пусть даст чистосердечное признание. Явка с повинной – это смягчающее обстоятельство.

В лицо референта будто мочой плеснули – резко сжались губы, в прищуренных глазах мелькнула злоба. Но Фокину было на это наплевать. Удар правой у него составлял четыреста килограммов, в кармане лежала солидная «корка», под мышкой рукояткой вперед висел двенадцатизарядный «ПММ», из которого он за три секунды делал пять Выстрелов. Да и вообще по жизни он был не из пугливых.

* * *

Когда схлынул первый бешеный вал свежей информации, часы в кабинете майора Фокина показывали четверть -Третьего. Он заперся, включил электрочайник, щедро насыпал в фарфоровую кружку растворимого кофе.

На столе лежал фоторобот, составленный по показаниям алкашей. Впрочем, в протоколах они фигурировали не как бомжи и пьяницы, а как добросовестные и незаинтересованные свидетели Кукуев и Болонкин. Человек, который начистил им рожи, выглядел вполне стандартно: овальное лицо с тонкими, в струнку, губами, черные волосы с еле заметной проседью, свежая ссадина на левой щеке. «А может, и на правой, начальник, точно не скажу, – оговорился Кукуев, осторожно трогая припухшую скулу. – Но бьет он, как лошадь лягает!» Пожалуй, это был единственный точный факт, который могли сообщить алкаши.

Закипев, чайник отключился с громким щелчком. Фокин налил кружку на три четверти, всыпал в поднявшуюся пену несколько ложек сахару, с удовольствием отхлебнул черную огненную жидкость.