Подставное лицо. Дополнительный прибывает на второй путь. Транспортный вариант. Четыре билета на ночной скорый. Свидетельство Лабрюйера

 Денисов его не слушал, шагнул к противоположной стенке, примерился. Через несколько минут он уже держал в руках поднятый с пола маленький деформированный кусочек стали, панированный томпаком:

 — Пуля!..

3

 — Отец — строитель, мать — в больнице, кастелянша. Типичные труженики. Для них моя судьба — большой удар... Последние годы жизни отец увлекся чеканкой. Вы бы видели, какие шедевры создал. Вот о ком я хотел написать. Между прочим, ни одной не вынес на рынок. То подарит соседям, товарищам. Несколько штук отдал в школу, где я учился.

 — Вы часто виделись?

 — Нет. Последние годы они редко бывали у меня. Чаще мы с женой приезжали. На мотор — ик ним. Особенно, пока отец был жив. Он неловко чувствовал себя в нашей квартире. Мы жили на широкую ногу, а у него была идефикс: «Бедный, но честный!» Кроме того, он никак не мог привыкнуть к невестке.

 — Это ваш второй брак?

 — Да. Первую жену они знали лучше. Мы с ней сидели за одной партой. С первого класса.

 — И разошлись.

 — Знаете, как бывает... Больше из-за пустяков: сначала кто-то говорит другому не то, потом, хотя и то, но не тем тоном. Причина забылась.

 — Скандал в пивном баре произошел уже после развода?

 — После. Такое впечатление, что все передряги начались с развода.

 — Зато материально вы, по-моему, стали жить лучше. Я смотрел по описи имущества: импортная мебель, хрусталь. Машина, правда, подержанная. На чаевые всего этого не приобретешь, да еще в короткий срок...

 — А что кроме? Кожаный пиджак, пара фирменных джинсов. Еще дамские украшения. Колье, золотой обруч... В том-то и дело. На краденые деньги покупаешь то, без чего прекрасно мог обойтись!

 Культурник пансионата — спортивного вида, молодой, в шубе, в туфлях на высоченных каблуках — перебивал себя короткими вопросами.

 — Как получилось?

 Спрашивал он дельно и коротко, а отвечал путано и длинно, как человек, полностью пренебрегающий основными правилами логического мышления.

 — Все уже пошли вниз, к автобусу. Директор Гилим Иван Ефимович тоже спустился в вестибюль. А Леонида Сергеевна говорила по телефону из кабинета... — Культурник не спускал глаз с Денисова и все время улыбался. — Я тоже спешил. Говорю: «Иван Ефимович, идите в автобус, я закрою кабинет и повешу ключ!» Думал, быстрее будет...

 Он сделал паузу, мельком оглядел кабинет. Мрачные своды навели его на какую-то мысль, но культурник сразу же ее потерял.

 — Как получилось? Надо идти, а Леонида все у телефона. Я отошел. Неудобно стоять над душой... Потом мне показалось, что она повесила трубку.

 — Белогорлова долго разговаривала? — спросил Денисов.

 — Да нет. С минуту. Но когда начальство нервничает... Я снова подошел к кабинету.

 — Потом?

 — Слышу, она говорит: «Все! Отключаюсь...» Выскакивает из кабинета, но бежит не в вестибюль, а назад, в библиотеку. «Костя я сейчас!» Действительно, пока закрывал кабинет, бежит снова. С хрустальной конфетницей. Знаете? Большая, с закругленными краями... Тяжелая.

 — В форме ладьи?

 — С вей самой. «Чуть не забыла...» — кричит. И мы побежали. Через минуту уже сидели в автобусе!.. — культурник в очередной раз улыбнулся, будто сообщил Денисову чрезвычайно приятную новость.

 — Каким тоном было произнесено: «Все! Отключаюсь...»? — уточнил Денисов.

 — Нормальным.

 — И все же! Нежно? Сухо?

 Культурник подумал.

 — Мне показалось, не очень любезно. Но она всегда говорила немного суховато.

 — В непосредственном общении?

 — Нет, по телефону.

 — А каким тоном велся остальной разговор?

 — Нормальным, — снова сказал культурник.

 — То есть любезнее, чем в конце?

 — Пожалуй.

 «Показания на редкость содержательны, — подумал Денисов. — Но у инспектора не бывает выбора. Какие есть...»