Подсвечник Чпока

— Потом, помню, как-то меня послали одну бабку на флюорографию тащить. Вот она при виде меня перебздела! Я ей по-быстрому кашу в рот запихивал, а она орет: «Только не он, только не он! Хочу медсестру!» Потом я ее давай с кровати стягивать, а она упирается, ногой меня норовит в живот садануть! Ох, смеху было!

Улыбался даже неулыбчивый Пеший, которого в тот раз взяли на речку.

— Ну а потом нас в поликлинику перевели в регистратуру. Мы там внизу сидели, балдели, ну так придет какой-нибудь больной, скажет, отнесите, мол, карту к врачу такому-то, а мы: «Нет его, уволился давно». Или: «Помер такого-то дня». Вот умора-то была. Ну а потом нас главный врач разоблачила и уволила. Смешная у нее фамилия была — Занездра.

— Да ты что, — удивился Чпок. — А я в больнице с парнем одним лежал, так он тоже был Занездра.

— Запездра, бля, — хохотнул Химик. — Сын ее, наверное!

Химик сорвал с земли листик кислицы, пожевал. Лицо его приняло мечтательное выражение, он запустил руку в штаны, почесал яйца.

— Я вот думаю, бабуль поднакоплю, и в Столицу подамся, — сказал он вдруг.

— Зачем? — спросил Чпок.

— Клево там, — пояснил Химик все с тем же выражением лица. — Дядька у меня там живет и брат двоюродный. У них хата в самом центре, трехкомнатная. И дача есть. А дачи там, не то, что здешние — о-го-го! Дома большие и участки огромные. Люди интересные, молодежь веселая. Вот меня брат как-то взял с собой на дачу, пошли мы к соседям на вечерину, там девки модные, все в джинсах, музон, танцульки. Потом дали мне водички из бутылки пластиковой хлебнуть, я вначале думал обычная, а они все смеются, спрашивают, как тебе, мол, наша водичка. Тут-то я и понял, не простая водичка-то! Пошли во двор, потом за участок в лес погулять, тут вдруг среди ночи так светло стало! У одной девки, так ваще крышняк снесло, она давай с березами обниматься! А я смотрю на дерево какое-то вдалеке и вижу вроде, что то не дерево, а автобусная остановка. Потом кажется мне, что я не на тропинке лесной стою, а посреди дороги широкой в Крыму, куда я в детстве с родаками ездил. Ну, решил я пойти по этой дороге, все деревья и листочки щупать, убедиться чтобы, они это или не они. Вот так ломанулся я куда-то вбок и потерялся. Только утром меня нашли, лежал я на земле, крепко к ней прижавшись, голова чуть на бок повернута, глаза на растения всякие скошены, это я жизнь букашек разных и муравьев изучал, такой она мне вдруг занимательной показалась! А все прочие мои мысли расстроились, растеклись, разлетелись, в общем. Ну, оттащили меня в дом, я потом еще пару дней в себя приходил, собирался по кусочкам, но, в конце концов, удачно вроде собрался, вернулся я в себя прежнего. Вот как клёво в Столице-то!

Химик замолчал. Гонцы все так же резвились в воде, перекидывали сине-белый надувной мяч.

— Ну а ты что все молчишь, расскажи чего-нибудь, — обратился Химик к Пешему.

— Не знаю, что рассказать, — наморщив лоб, отвечал Пеший.

— Ну, хоть что-нибудь.

— Могу вот про пирожки, — неуверенно начал Пеший.

— Ну, давай хоть про пирожки, — подбодрил его Химик.

— Собрался я как-то в монастырь…

— На хрена? — удивился Химик.

— Не знаю, хотел и все. Было это в Эстонии, зимой. Узнал, что есть там православный монастырь, вот и собрался. Вначале долго ехал автостопом. До города добрался к ночи. А до монастыря оттуда еще тридцать километров. Ну вот, пять рублей у меня в заначке оставались. Нашел такси, договорился. Таксист все удивлялся, зачем это я на Лысую гору ночью еду. Там же лес, тьма, никого. А я говорю: «Нормально все, там у меня дела». Но как вышел, сам испугался. Холод дикий, черным-черно, тишина. Ну, полез на эту гору, а там в темноте монастырь виднеется, как древний замок какой. Стучу, стучу в ворота, никто не открывает. Птицы вдруг из башни вылетели, прямо над головой крыльями шуршали, напугали меня. Я уж совсем отчаялся, тут дверка рядом с воротами открылась, оттуда бабка высовывается: «Ты кто?» «Я, — говорю, — паломник!» «Какой еще паломник?» — спрашивает. «Ну как, какой, как в средние века!» «А паспорт у тебя, голубчик, есть?» «Какой еще паспорт, разве ж, — говорю, — в средние века с паломников паспорта спрашивали!» «Без паспорта никак, — отвечает, — да и вообще у нас мужчинам нельзя — монастырь-то женский!» «Вот те раз», — думаю. «А куда ж мне податься, — спрашиваю, — на ночь глядя?» «А вон внизу, милок, есть турбаза, туда и иди», — говорит и запирает замок.

Пошел вниз, стучу, там мужик красномордый открывает. «Не, — говорит, — нельзя, у нас только для своих», — и тоже перед самым носом моим дверь захлопывает. Тут я и разрыдался с отчаяния. «Некуда мне податься», — думаю. На дворе минус тридцать, вот и замерзну совсем, вымру, словно мамонт допотопный. Разве ж в средние века так паломников принимали? Где же христианская сердобольность и доброта, спрашивается? Ну, в итоге поборол я с отчаяния природные стеснительность и застенчивость, делать-то нечего, снова к монастырю возвращаюсь. Стучу, открыла та же бабка, и на этот раз меня без слов пустила внутрь.