Подвал. В плену

– В подвале Оливер замерз до мозга костей, но все же задремал от изнеможения. Когда он снова проснулся, было уже темно. Он поднялся и побрел вверх, к квартире, надеясь, что отец уже ушел. Но там царила тишина. Когда он отпер дверь… Да, она еще жива или уже нет? Кошка Шредингера. Мы не знаем, жива ли она, пока не откроем дверь. Однако здесь начинается наш пробел.

Джудит Герольд издала звук, очень тихий, похожий на вздох.

– Мы знаем точно только одно: Оливер стоял на коленях перед телом, схватил его, перепачкал руки и волосы кровью. Позже у него появится отрывочное воспоминание о трупе и море крови. Наверное, он подумал, что сам все это сделал. В своем воображении он стал убийцей. Но он ли убивал на самом деле?

– Его осудят?

– Наверное нет. – Сигарета Вехтера догорела, последний огонек грел пальцы комиссара.

– Если его осудят… – Она умолкла, не закончив фразу.

– Тогда что?

Никакого ответа.

– А вас осудят, даже если вы со мной не поговорите, – продолжил Вехтер. – Процесс все равно состоится, предъявят улики. Я не думаю, что судебное разбирательство затянется дольше, чем на один день.

– А что это даст, если я с вами поговорю?

– Мне – вообще ничего. Но если вы не заполните этот пробел, фантазия Оливера будет заполнять его сама. На выбор: либо с ним в главной роли, либо с его отцом. День за днем, ночь за ночью, до конца жизни. Итак, скажите мне: кошка Шредингера была мертва или жива? – Он не дождался ответа и продолжил: – Все, что мы делаем, имеет последствия. И все, что не делаем, тоже.

– Перестаньте произносить эти благоглупости. Я поняла, к чему вы клоните.

Ханнес тоже упрекал его за поучительный тон.

Вехтеру на самом деле нужно было следить за собой, чтобы не превратиться в Йоду.

– Можно мне тоже сигаретку?

Он вытащил пачку, хотя и сомневался.

– Давайте ее сюда, – сказала Джудит. – Мне теперь вообще все равно, вредно это или нет.

Он протянул ей пачку, она прикурила и вернула зажигалку.

– Я не курила целую вечность. Из-за здоровья. Как глупо! Я выкупила себе место в хосписе, вы знаете? В конце я хотела исполнить свою единственную мечту: что за мной будут ухаживать, кормить, окружать заботой, как маленького ребенка. За всю жизнь хоть бы кто-то обо мне позаботился…

Хоть бы. Какое маленькое сочетание. Но им она словно задела какой-то переключатель.

Вехтер мягко коснулся ее руки:

– У Розы Беннингхофф в тот день была еще одна гостья. Вы.

– Я слышала ссору, но не стала заглядывать к ней. Я не могла находиться в одной комнате с Баптистом. Только когда он ушел, я зашла к ней. Я трусиха, правда?

– Просто благоразумный человек.

– Роза открыла мне дверь. Казалось, ее совершенно не взволновали его угрозы. Вот уже несколько недель как она изменилась: вела себя вызывающе, холодно – стала другим человеком. И все же я хотела узнать, все ли у нее в порядке.

– И у нее все было хорошо?

– Она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что сыта по горло этими гнилыми Баптистами, что вышвырнула их обоих. При этом она была в приподнятом настроении, размахивала своим бокалом вина, в ее глазах было что-то, чего я никогда раньше не видела. Я хотела уйти… Она меня пугала… Но она меня удержала, крепко взяв за рукав.

Свет снова выключился. Джудит резко умолкла. Вехтер снова быстро нажал на выключатель, пока у нее не пропало желание говорить. Но Джудит уже вошла в раж:

– Знаете, что она сказала об Оливере? Дословно? «Так забавно, он стоял передо мной, как облитый водой пудель, и клялся в любви. Что он себе вообразил? Все только потому, что ему иногда позволялось забираться ко мне в постель?» Она сделала его посмешищем! Она при мне смеялась над ребенком. А потом она подошла совсем близко, все еще держа меня за рукав, и сказала: «Выгнала его к дьяволу». Ее лицо изменилось в один момент. Если и существовал дьявол, то он был в ее лице…

Лампочка замигала: предупреждение, что скоро вновь станет темно. Комиссар нажал на выключатель в последний раз. До конца уже осталось недолго, скоро им не понадобится свет.

– Она больше не была моей подругой. Она больше не была Розой, она больше не была человеком. Тогда вместо ее лица я увидела другие лица. Лица, которые я больше не хотела видеть, которые должны были исчезнуть. Мои собственные преступники. Я ей сказала, чтобы она прекратила смеяться. Я ее предупредила. Но она просто развернулась и пошла прочь. – В голосе Джудит появилась дрожь, словно ее трясло. – На стене висели ножи. Когда она развернулась, все вдруг стало предельно ясно и четко. Все случилось так легко. Я только удивилась, как это просто – убить человека.

– А потом вы поехали в клинику, чтобы организовать себе алиби.

– Я подумала о том, что не хочу провести свои последние дни в тюремной больнице. Шок наступил позже.

– Но, в конце концов, вы сами тоже стали преступницей.

– Преступницей? – Она энергично покачала головой. – Нет, преступники – это те люди, которые берут все, что могут унести. Потому что никто их не останавливает. Преступники – это люди, которые смеются в лицо своим жертвам.

– Я думал, жертвы потом сами легко становятся преступниками.