Подвиг. 1941—1945

В жизни этого человека не было ничего исключительного. Жил, как многие. Но чем-то выделялся. Чистым пламенем горело его сердце. Был беспредельно верен партии, Родине, делу, которое вершит советский народ. К людям был внимателен и добр. Свои же действия мерил по самой строгой партийной мерке. В заветной тетради записывал:

«Вернулся с работы в первом часу ночи. Не хотелось идти домой. Хотелось сидеть у печи и горевать. Я сегодня поджег свод. Болит сердце. Стыдно».

И в радости был искренен и прост.

«В три часа, перед концом смены, я увидел большую группу рабочих, идущих к моей печи. В руках у одного — Красное знамя.

— Грязнов, тебе знамя!

Я хотел что-то сказать и не мог. Снял фуражку, низко поклонился народу».

Он остался таким и тогда, когда коммунисты избрали его секретарем райкома партии. И на фронте был душой батальона. Из осажденного Ленинграда, где встретил свое сорокалетие, писал в Магнитогорск.

«Мне кажется, я неплохо прожил. По крайней мере, честно. Совесть меня не мучает. Никогда я не оставался на задворках, не искал легкого хлеба, легкой жизни. Всегда был в тех местах, которые партия, мой народ считали главными…

Я не жалел себя и не жалею. Я люблю рабочих людей, люблю бойцов, готов отдать им всего себя без остатка. В этом вижу радость и счастье».

Он отдал жизнь за счастье людей, которых так горячо любил. В Магнитогорске есть улица, носящая имя Алексея Грязнова. Просторная, светлая, как та жизненная дорога, которой широко, уверенно шагал сталевар-новатор, воин-герой. В песне об Алексее Грязнове есть такие слова:

Открытой души, добрых дел запевала,
Страна тебе крылья дала.
Взрастила Магнитка орла-сталевара,
Своим вожаком назвала.

Запевала, вожак… А поначалу не всем была понятна его беспокойная, ищущая натура. Иные в Белорецке удивлялись: есть у человека уважение товарищей, высокая зарплата, хорошая квартира, а он вдруг решил все оставить и уехать на стройку в уральскую степь.

Многие в родном городе искренне сожалели, что расстаются с Грязновым. Тянулись к нему люди, верили ему, умел он зажечь их и повести за собой. Любили его за прямоту и честность, общительный нрав.

И теперь еще вспоминают: стоит, бывало, в матросской тельняшке на узкой балке под самыми сводами строящегося цеха и «дирижирует» установкой новых ферм.

— Вот бедовый! — ахали вокруг.

Заводилой был всюду — и на работе, и на отдыхе. Подбил людей построить водную станцию на заводском пруду. Соорудили даже вышку для прыжков. На митинге по случаю открытия спортивной базы говорит председателю завкома:

— Объяви в рупор, что первым с вышки будет прыгать секретарь парткома Грязнов.

И не успел тот сообразить, шутит парторг или говорит серьезно, как Алексей ласточкой слетел в воду.

То было в родном Белорецке. А теперь вот Магнитка. Не приехать сюда Алексей не мог: недавно Серго Орджоникидзе в одной из своих речей сказал, что быть на Магнитке, строить ее — значит находиться в первых рядах лучших людей страны.

В отделе кадров Грязнов потребовал:

— Прошу направить рабочим в мартеновский цех.

В ответ на удивленный вопрос сказал коротко:

— Мечта есть. Хочу магнитогорскую сталь варить!

Начинал с заправщика. Трудная это была работа — вручную. Душно, угарно — тяжело до изнеможения, вот-вот лопату из рук выпустит. И вдруг — песня. Это Грязнов запевает, чтобы подбодрить товарищей.

К труду Алексей привык в детстве. Не сладким оно было. В школу ходил только три зимы. А потом отец, волочильщик сталепроволочного завода, вынужден был отдать десятилетнего мальчонку купцам, на поденщину.

Позже Грязнов хорошую закалку получил на боевых кораблях Балтийского флота. Там в июне 1926 года он стал коммунистом и дал боевым товарищам слово: так служить народу, чтобы совесть всегда была чиста.

Словно желая наверстать упущенное, жадно тянется Алексей к знаниям. Курсы сталеваров, работа подручного освоена успешно. Но покоя от него не жди. Наступает на своего сталевара Григория Боброва:

— Пора объявить печь ударной!