Подвиг продолжается

— Иду я, товарищ капитан, — проговорил сержант и, не дожидаясь ответа, прыгнул на броню. Взвизгнули пули, но сержант уже захлопнул люк. Капитан смотрел на башню: уж очень медленно поворачивается. А фашисты снова пошли. Град пуль осыпал мостовую, стены, обломки кирпича... И тогда открыл огонь танк. Первый же снаряд угодил в самую гущу немцев. За ним последовал второй, третий.

— За мной! — хрипло, но громко закричал капитан.

Над Берлинерштрассе разнеслось русское «ура!». Гитлеровцы попятились. Каких-нибудь десять метров не добежал капитан до проема, как что-то сильно толкнуло его в левое плечо. Он не удержался и упал. И тут же чьи-то сильные руки подхватили его.

— Ничего, ребята, — улыбнулся капитан, — бывало и похуже...

Он ощупал плечо, глянул на окровавленные пальцы.

— Не везет этой ключице, — проговорил он. — Не успела зажить и опять угораздило...

«Бывало и похуже»... Да разве на Одере было легче?.. Река освобождалась ото льда. Вода кружилась, подхватывала льдины, крушила их и мчала вдаль. Приказ был строг и краток: форсировать Одер, занять плацдарм. Держаться до прихода подкреплений.

Ночью ударили наши орудия, и батальон Кузнецова ринулся на штурм реки. Плыли на чем попало: на бревнах, досках, льдинах... Вгрызлись в каменистый берег и закрепились. В небо с шипением взвилась ракета. Плацдарм захвачен.

С этой минуты передышки не было. Немцы всполошились. Атака следовала за атакой. Особенно чувствительными были удары артиллерии.

— Я иду в первую роту, — коротко сказал комбат замполиту.

И когда гитлеровцы ринулись в очередную контратаку, на них снова обрушился артиллерийский удар. Солдаты первой роты прорвались в тыл к немцам, захватили батарею и прямой наводкой ударили по фашистским целям. Так приказал комбат, так и было сделано.

Отрезанный от своих полноводным Одером, батальон Кузнецова выдержал двадцать семь атак. В одну из ночей по наспех наведенному понтонному мосту перебрались на плацдарм шесть наших танков. Они привезли продукты, боеприпасы, врача и приказ: бесшумно сняться и выйти в тыл гитлеровцам. Несколько солдат в разных точках плацдарма вели беспрерывный огонь, делая вид, что батальон не ушел. На рассвете с нашего берега началась артподготовка. Через Одер рванулись основные силы. Немцы начали беспорядочно отступать. И тут по ним открыли огонь кузнецовцы. Три дня длился здесь бой...

2

Старший сержант милиции Николай Ермоленко пришел задолго до своего дежурства. Мурлыкая что-то под нос, достал из кобуры пистолет, повертел в руках, словно взвешивая, потом разобрал, прочистил, смазал. Но делал все как-то машинально, больше по привычке. А мысли, обгоняя друг друга, вертелись вокруг предстоящей операции. Нет, он не боялся, не трусил. С капитаном милиции Николаем Леонтьевичем Кузнецовым идти можно. Про выдержку капитана, про его хладнокровие в любых переделках старший сержант не раз слышал. Правда, преступник вооружен...

Почему-то вспомнилась давнишняя случайная встреча на Волге. Клева не было, и он хмуро смотрел, как набегали на берег волны. За этим занятием и застал его пожилой, небольшого роста рыболов. Появился он как-то неожиданно, шатал не по возрасту легко и быстро, отыскал камень, присел и стал готовить спиннинг.

— Ну как, молодой человек? — спросил он старшего сержанта, будто давно был с ним знаком. — Не берет?

— Плохо. — Старший сержант вяло махнул рукой и распечатал сигареты.

— Вот сразу после войны рыба здорово брала.

— А вы что, здешний?

— Здесь родился, вырос, на пенсию ушел, здесь, думаю, и помирать придется.

Спокойный, рассудительный тон спиннингиста пришелся по душе старшему сержанту. И он охотно ответил незнакомцу, что служит в милиции.

— А, ну тогда должен ты знать Николая Леонтьевича Кузнецова.

— Его у нас все знают, — с гордостью ответил старший сержант. — Это такой человек...

— Ну, допустим, какой он человек, я тоже немного знаю...

Клева все не было, и они разговорились.

— Когда война кончилась, — рассказывал спиннингист, — я был секретарем горкома партии. Может, слышал такого, Татарников моя фамилия, Антон Степанович. Сижу как-то в кабинете, почту читаю, отвечаю на телефонные звонки: И вот стук в дверь. Сначала, правда, я слышал шаги по коридору и стук палки. Не иначе, думаю, инвалид какой-то идет. Много их тогда приходило: у кого жилья нет, кто своих разыскивает, а были и такие, которые за грудки брали. Давай, мол, мне хлеба и крупы, я здоровье на фронте потерял. А где взять? Все разрушено, хлебозавод еще не пущен, столовые не работали. Да и магазины в Сталинграде можно было по пальцам пересчитать...

Антон Степанович переложил спиннинг на другой камень, сел поудобнее и продолжал: