Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Видите ли, господин Росси, – сказала она, слегка запинаясь, – не все учителя нашей школы успели овладеть основами украинского… э-э… стихосложения. Столетия царизма и двадцать лет жидо-большевистской диктатуры оставили зловещие следы. Но смею вас заверить – это временное явление.

– Интересно, – заметил я, вытаскивая блокнот.

– Но, пожалуй, не для печати, – ухмыльнулся зондерфюрер.

Не задержавшись на обед (когда всех пригласили в столовую, Грубер незаметно повертел головой), мы вышли из школы на улицу, гораздо более оживленную, чем утром. Музыка из репродукторов гремела по-прежнему, но мостовую заполнили толпы людей, как солдат, так и местных жителей. Некоторые были нарядны и веселы. Не все, но не могут же все быть в одинаковом настроении.

Плюхнувшись на сиденье, я задал Груберу вопрос. Отчасти он был связан с прелестной Оксаной, переговорить с которой мне так и не удалось.

– Вы действительно считаете славян недочеловеками?

Зондерфюрер возмущенно хмыкнул.

– С какой это стати? Я похож на идиота? Но с пропагандистской точки зрения так удобнее. Раззадоривает солдат и успокаивает общество. Одно дело убивать тысячи себе подобных, и совсем другое – тупых и бессмысленных существ, почти животных. Ведь мы народ Канта и Гете, обремененный моральным законом и склонностью к рефлексии. Просто взять и убить нам порою бывает совестно. Надо верить, что это не только необходимо с государственной и военной точки зрения, но и позволительно с точки зрения нравственности. Потому лучше верить, что перед тобой не люди, а… Одним словом, вы понимаете. Правда, мой шеф на самом деле в это верит. Или делает вид. Впрочем, те, с кем мне приходится тут общаться, чаще действительно производят впечатление отбросов. Разве не так?

Я не ответил, и Грубер продолжил:

– То же касается и евреев. Тупой антисемитизм и примитивная юдофобия предназначены для тех, кому приходится заниматься черной работой, решая… проклятый немецкий вопрос. Так легче. Ведь правда, Юрген, не все евреи сволочи? – неожиданно спросил он шофера.

Наш водитель с готовностью кивнул.

– Верно. По мне, среди них есть неплохие ребята. Жалко, что приходится избавляться от всех. Но они ведь сами виноваты, правда?

Я поежился от подобной простоты и подумал, что в чем-то выгодно отличаюсь от попутчиков.

– Кстати, предлагаю перекусить, уже обеденное время, – сказал вдруг Грубер и приказал Юргену остановиться у показавшегося ему уютным кафе. Мы вышли из автомобиля. На крыльце зондерфюрер ненадолго задержался.

– Судя по объявлению, сюда пускают не всех. Но мы, благодарение Богу, не подпадаем ни под одну из указанных категорий. Под вторую и третью точно!

Он мрачно ухмыльнулся и ткнул пальцем в табличку у двери заведения. Над непонятной мне кириллической надписью красовалась немецкая: «Hunden, Russen und Ukrainern Eintritt verboten».

– Не слишком ли грубо? – поежился я. – Такое может оттолкнуть от нас людей.

– В самый раз, – ответил зондерфюрер с непонятным раздражением. – Наши должны постоянно помнить, что они здесь выше туземцев. Ну и, соответственно, наоборот. Те, кто нам служит, как правило, не страдают гипертрофированным чувством достоинства. А те, кто страдает, по ресторанам не ходят.

Я кивнул, и зондерфюрер улыбнулся опять. Как и прежде, совсем не весело.

Путешествие с Грубером. Сады и виноградники Флавио Росси

3-8 мая 1942 года

На праздничном ужине, организованном партийными друзьями Грубера, я почти не пил, и спалось мне прекрасно. В субботу мы совершили интересную экскурсию на моторном катере, и после легкого пикника на живописном днепровском острове – с офицерами-пропагандистами, тремя симпатичными официантками из кафе, но безо всяких излишеств – я спал еще лучше. Утром Грубер спросил меня за завтраком:

– Как вам позавчерашний праздник?

Я честно признался, что мне понравилось, и не стал скрывать, кто на меня произвел наибольшее впечатление.

– Помните эту милую старшеклассницу – Оксану Пахоменко?

– О-о, – изумился Грубер, – вы даже запомнили ее фамилию. Что ж, «Пахомен-ко» звучит вполне по-итальянски. Особенно если учесть близость двух языков по степени милозвучности.

Я рассмеялся.

– Однако что вы имеете в виду под словом «старшеклассница»? – спросил неожиданно он.

– Только то, что она старшеклассница. Я бы не дал ей больше семнадцати. Не работает же она в классической гимназии учителем?

– А что вы имеете в виду под словами «классическая гимназия»?

Я начал злиться.

– Под словами «классическая гимназия», уважаемый доктор Грубер, я имею в виду классическую гимназию. В нашем случае – возрожденную классическую гимназию города, в котором мы находимся в настоящее время. Освобожденного от большевистской тирании, если я правильно понял.

Теперь рассмеялся Грубер.

– Право, не стоит так кипятиться, Флавио. Дело в том, что вы не поняли некоторых деталей, а после сами взяли и домыслили. Исключительно mea culpa. Я просто не успел объяснить. Дело в том, что ваша Оксана…

– Почему моя?