Читаем Подвиг Севастополя 1942. Готенланд полностью

– Эти болваны упорно делают вид, будто нам больше нечем заняться, как кроить для них независимую Украину. Между тем им ясно было сказано, еще в прошлом году: речь идет лишь о рейхскомиссариате с таким названием. И то, что генеральный округ Таврия, иначе говоря Крым, считается относящимся к нему, ничего для них не меняет. Какая, к черту, Украина, когда Восточную Галицию, откуда большевики в свое время выписали этого ученого козопаса, мы включили в генерал-губернаторство, а территорию за Днестром отдали румынам? «Положение в Одессе, Херсоне, Николаеве катастрофическое», – зло изобразил он Луцака. – Но из тактических соображений приходится талдычить им о вольной Украине, освобожденной России и прочей ерунде. Порой в одном и том же месте сразу, что вы могли наблюдать сегодня собственными глазами. Разумеется, сейчас оно даже полезно. Мы ведь делаем вид, что считаем их людьми. А они делают вид, что считают нас друзьями. Правда, наше храброе воинство быстро ставит всё на свои места, так сказать, рассеивает иллюзии. И тогда руководство снова посылает доброго доктора Грубера – успокоить и разъяснить. Если бы вы знали, как мне это осточертело! Когда я вижу пана Луцака, моя рука тянется к пистолету. Да и Ненароков хорош. Возрождение русской нации… Мог бы поумнеть за девять месяцев, всё же немалый срок, из сперматозоида человек получается.

– Да, безусловно, – пробормотал я, вспоминая наших собеседников. Пламенный Ненароков, пожалуй, выглядел симпатичнее скользкого Луцака, но и он меня чем-то отталкивал. Я не мог понять чем, но это было так.

* * *

Потом мы посетили военный госпиталь и городскую гражданскую больницу. В госпитале я взял ряд интервью у раненых и выздоравливающих солдат, а в больнице мое внимание привлекли плакаты, пропагандирующие легкие и быстрые аборты.

– Наследие большевизма? – спросил я у сопровождавшего нас доктора из местных немцев.

– Не совсем. В военных условиях очень трудно прокормить массу новорождённых, и мы идем навстречу матерям. Такова директива, полученная из Берлина. Впрочем, дело не только в войне. Необходимо думать о корректировке этнического состава этой будущей житницы рейха. Вы же понимаете… Предоставленные самим себе русские плодятся как кролики, их не останавливает ничто. Бесчеловечный народ, которому нипочем самые бесчеловечные условия существования. У них даже есть поговорка: «От того, что идет на пользу русскому, немец всенепременно умрет».

Вечером мы ужинали в гостиничном ресторане, опять с инженером Кребсом. Пришедшего в гостиницу Луцака в ресторан, по счастью, не пустили (поразившее меня в первый день ограничение в данном случае спасло нас от малоприятного общества). Но филолог сумел передать небольшой подарок для меня и для Грубера – три килограмма лососьей икры.

– Рискованный человек, – сказал Грубер, разглядывая банку. – За такое по нынешним временам можно серьезно поплатиться.

Но икра была великолепна, и на следующее утро, 8 мая, мы с удовольствием ею намазывали наши бутерброды. Предстояло принять окончательное решение – ехать ли дальше или еще на пару дней остаться в городе на Днепре. Я склонялся ко второму варианту. На воскресенье приходился День матери, госпожа Портникова вновь приглашала нас в школу. Грубер отказался без раздумий, а я пообещал, если не уеду, заглянуть. Мне хотелось еще раз увидеть Оксану, сам не знаю почему и зачем. Пригласить в кино? Или прямо в номер? Взять интервью для миланской газеты? «Молодежь свободной Украины радостно приветствует родину фашизма». Горничные в гостинице меня не привлекали. Та, первая, по-прежнему рвалась проявить благодарность, но что-то мешало мне воспользоваться ее расположением. Передо мной постоянно возникала Зорица, да и уверенности, что все проезжие офицеры используют презервативы, у меня, к сожалению, не было.

Но уехать пришлось, и уехать срочно. Новость, о которой стало известно к обеду, заставила позабыть обо всем – Зорице, горничной, Елене, Оксане. Одиннадцатая германская армия перешла в наступление на Керченском полуострове.

* * *

Быстро собравшись, мы уселись в «Мерседес» и спустя некоторое время были на шоссе, по которому в том же направлении, что и мы, двигалась военная техника.

– Надо решить, как лучше въехать в Крым, – говорил Грубер, показывая мне карту. – Как мы планировали с самого начала, то есть через Перекоп, или же попробовать сократить путь и воспользоваться мостом через Сиваш.

– Вам виднее.

– Попробуем через Сиваш. Не самый надежный путь – на Азовском море хватает русских кораблей, мост могут запросто повредить. Но зато, если всё получится, сразу же окажемся на месте событий.

– А если русские перейдут в контрнаступление и захватят переправу?

– Я тоже этого опасаюсь. Но кто не рискует… В любом случае будем узнавать по дороге новости и, если что, изменим маршрут.

Перейти на страницу:

Все книги серии Война. Штрафбат. Они сражались за Родину

Пуля для штрафника
Пуля для штрафника

Холодная весна 1944 года. Очистив от оккупантов юг Украины, советские войска вышли к Днестру. На правом берегу реки их ожидает мощная, глубоко эшелонированная оборона противника. Сюда спешно переброшены и смертники из 500-го «испытательного» (штрафного) батальона Вермахта, которым предстоит принять на себя главный удар Красной Армии. Как обычно, первыми в атаку пойдут советские штрафники — форсировав реку под ураганным огнем, они должны любой ценой захватить плацдарм для дальнейшего наступления. За каждую пядь вражеского берега придется заплатить сотнями жизней. Воды Днестра станут красными от крови павших…Новый роман от автора бестселлеров «Искупить кровью!» и «Штрафники не кричали «ура!». Жестокая «окопная правда» Великой Отечественной.

Роман Романович Кожухаров

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

В годы Великой Отечественной войны автор этого романа совершил более 200 боевых вылетов на Ил-2 и дважды был удостоен звания Героя Советского Союза. Эта книга достойна войти в золотой фонд военной прозы. Это лучший роман о советских летчиках-штурмовиках.Они на фронте с 22 июня 1941 года. Они начинали воевать на легких бомбардировщиках Су-2, нанося отчаянные удары по наступающим немецким войскам, танковым колоннам, эшелонам, аэродромам, действуя, как правило, без истребительного прикрытия, неся тяжелейшие потери от зенитного огня и атак «мессеров», — немногие экипажи пережили это страшное лето: к осени, когда их наконец вывели в тыл на переформирование, от полка осталось меньше эскадрильи… В начале 42-го, переучившись на новые штурмовики Ил-2, они возвращаются на фронт, чтобы рассчитаться за былые поражения и погибших друзей. Они прошли испытание огнем и «стали на крыло». Они вернут советской авиации господство в воздухе. Их «илы» станут для немцев «черной смертью»!

Михаил Петрович Одинцов

Проза / Проза о войне / Военная проза

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Татуировщик из Освенцима
Татуировщик из Освенцима

Основанный на реальных событиях жизни Людвига (Лале) Соколова, роман Хезер Моррис является свидетельством человеческого духа и силы любви, способной расцветать даже в самых темных местах. И трудно представить более темное место, чем концентрационный лагерь Освенцим/Биркенау.В 1942 году Лале, как и других словацких евреев, отправляют в Освенцим. Оказавшись там, он, благодаря тому, что говорит на нескольких языках, получает работу татуировщика и с ужасающей скоростью набивает номера новым заключенным, а за это получает некоторые привилегии: отдельную каморку, чуть получше питание и относительную свободу перемещения по лагерю. Однажды в июле 1942 года Лале, заключенный 32407, наносит на руку дрожащей молодой женщине номер 34902. Ее зовут Гита. Несмотря на их тяжелое положение, несмотря на то, что каждый день может стать последним, они влюбляются и вопреки всему верят, что сумеют выжить в этих нечеловеческих условиях. И хотя положение Лале как татуировщика относительно лучше, чем остальных заключенных, но не защищает от жестокости эсэсовцев. Снова и снова рискует он жизнью, чтобы помочь своим товарищам по несчастью и в особенности Гите и ее подругам. Несмотря на постоянную угрозу смерти, Лале и Гита никогда не перестают верить в будущее. И в этом будущем они обязательно будут жить вместе долго и счастливо…

Хезер Моррис

Проза о войне
Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер
Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

В романе впервые представлена подробно выстроенная художественная версия малоизвестного, одновременно символического события последних лет советской эпохи — восстания наших и афганских военнопленных в апреле 1985 года в пакистанской крепости Бадабер. Впервые в отечественной беллетристике приоткрыт занавес таинственности над самой закрытой из советских спецслужб — Главным Разведывательным Управлением Генерального Штаба ВС СССР. Впервые рассказано об уникальном вузе страны, в советское время называвшемся Военным институтом иностранных языков. Впервые авторская версия описываемых событий исходит от профессиональных востоковедов-практиков, предложивших, в том числе, краткую «художественную энциклопедию» десятилетней афганской войны. Творческий союз писателя Андрея Константинова и журналиста Бориса Подопригоры впервые обрёл полноценное литературное значение после их совместного дебюта — военного романа «Рота». Только теперь правда участника чеченской войны дополнена правдой о войне афганской. Впервые военный роман побуждает осмыслить современные истоки нашего национального достоинства. «Если кто меня слышит» звучит как призыв его сохранить.

Андрей Константинов , Борис Александрович Подопригора , Борис Подопригора

Проза / Проза о войне / Военная проза