Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско

Однако, радуясь, Александр Иванович не забывал внимательно присматриваться к подчиненным. Конечно, на занятиях и тренировках, при приеме зачетов у экипажа видел он, как кто действует. Видел, но знал, что все это еще не истина в последней инстанции. Только в море, в дальнем и длительном походе, а тем более — боевом, по-настоящему можно узнать людей, понять, кто чего стоит, на кого опираться. А одновременно приглядывался и прислушивался он к работе двигателей и различной аппаратуры лодки, убеждался в точности данных, полученных ранее при определении поворотливости лодки и ее скорости. Наверняка знать боевые элементы своего корабля, его тактико-технические возможности — необходимейшее, первостепеннейшее дело. Ведь на их основе принимать командиру решения.

Первый выход в море — настоящая академия для пытливого, наблюдательного, умеющего анализировать командира. И он не пропускал без внимания любую, казалось бы, мелочь: замечал, как реагирует лодка на каждое движение руля, насколько квалифицированны действия ближайших помощников, как проявляется характер моряков в походной обстановке.

В первую очередь Маринеско присматривался к действиям вахтенных офицеров, на его глазах сменявшихся каждые четыре часа.

Ну, старпома капитан-лейтенанта Льва Петровича Ефременкова он знал еще с «малютки», ценил за собранность и осмотрительность, отличную морскую и тактическую подготовленность, отменное хладнокровие в самой сложной обстановке. Кстати, именно его уравновешенность удачно сочеталась с горячностью командира, как бы дополняя его, создавая в целом замечательный комплекс качеств.

Николай Яковлевич Редкобородов — отличный штурман. Сколько уж раз наблюдал Александр Иванович за его работой и каждый раз радовался — настолько четко, ювелирно точно, с виду неторопливо, а на деле споро работает он. Точность обсерваций его безупречна. А ведь Александра Ивановича, бывалого штурмана, хорошей работой по путеисчислению и прокладке удивить трудно. Так же уверенно и хладнокровно несет Николай Яковлевич и вахту. Немногословен. Не любит пустых разговоров. Формулировки его докладов всегда четки и ясны. Логика доводов безукоризненна. Внешне вроде бы суховатый, Редкобородов вне службы — живо интересующийся всем окружающим человек.

Не вызывал у командира особых нареканий и Константин Емельянович Василенко, возглавлявший торпедистов и комендоров. Правда, он при несении ходовой вахты излишне волновался. И его можно было понять — на него ложилась не только навигационная безопасность корабля, но и обеспечение его обороны на переходе, что зависело лично от него и его подчиненных. В натренированности своих специалистов он не сомневался. Но ведь не всегда разумно принимать бой; бывает, правильнее — уклониться, уйти на глубину. Вот и боролись подчас в нем два противоположных, исключающих друг друга решения. Поэтому командир чаще других проверял Константина Емельяновича на вахте.

Не забывал Маринеско и о молодом командире группы движения лейтенанте Якове Спиридоновиче Коваленко. Зная, что после этого похода инженер-механик Дубровский уйдет на учебу в Военно-морскую академию, Александр Иванович ни на час не упускал лейтенанта из виду. Надо было исподволь готовить его к должности инженер-механика, который является правой рукой командира в управлении кораблем. Маринеско то вызывал молодого офицера на мостик, то сам спускался вниз, чтобы своими глазами увидеть, как тот дифферентует подводную лодку, обеспечивает изменение ее хода, как руководит подчиненными. Будто не замечая пытливого командирского взгляда, Яков Спиридонович спокойно и уверенно выполнял свои обязанности и различные вводные, показывая глубокие знания и поразительную практическую сметку.

С каждым днем приближался заданный район. С каждым днем слаженнее действовал экипаж, восстанавливались частично утраченные навыки, приобреталась сноровка. Чувствовался боевой настрой.

… Стояла ясная лунная ночь. Ровный матовый свет заливал море, и оно мерцало мириадами светлячков. Изредка набегавшее облако, заслонив собою сияющий диск луны, бросало на серебрящуюся гладь моря мрачную тень. И тогда суровела на глазах Балтика, словно напоминая о возможных опасностях.

Наступили вторые сутки, как «тринадцатая» заняла отведенную ей позицию. Вахтенные по ночам видели, как далеко на юге, где в 40–50 милях находился Данциг, стояло светящееся марево. Видно, там еще не очень задумывались о войне и ее ужасах. Город не затемнялся…

Около полуночи началась подзарядка аккумуляторных батарей. В отсеках закипела работа. Электрики и мотористы лодки торопились до рассвета завершить ее. Мотористы то и дело докладывали в центральный пост о поддерживаемом числе оборотов двигателей, электрики — о силе тока зарядки. Инженер-механик Дубровский по таблицам и приборам контролировал ход зарядки. Вот-вот наступит рассвет, и лодка должна уйти на глубину — это твердо помнил каждый. Стоявший вахтенным офицером штурман Редкобородов заранее тщательно определил место лодки по звездам.