Подвиг живет вечно (сборник)

Через несколько дней снова был обыск. А потом еще и еще… И каждый раз от нас требовались не только мужество и отвага, но прежде всего находчивость, изобретательность, настоящая «актерская игра», потому что провести полицейских, сбить их со следа было очень непросто.

* * *

— Что-то ты сегодня совсем «не с нами», — сказал Алойзы, принимая от Янички чашку кофе и обращаясь ко мне. — Вроде бы глядишь на нас, а взгляд у тебя какой-то посторонний… Витаешь мысленно где-то там…

— Виновата, — отвечаю в смущении. — Все воспоминания…

— Больше сорока лет прошло, неужели все помнишь, все тревожишься? — с мягкой улыбкой спросила Яничка.

— Все помню… — сказала, улыбаясь ей в ответ. — Такая память — на всю жизнь!

Предчувствую, что это свидание с Яничкой — последнее, и стараюсь лучше запомнить, сохранить в памяти образ дорогой для меня польской женщины: ее грузную фигуру, седые волосы, ордена-кресты на черном шерстяном платье с белым кружевным воротничком и то, какой заботой окружают Яничку ее сын, невестка и внук — молодой, двадцатилетний шахтер…

Алойзы, вероятно, решил отвести наши мысли от горьких предчувствий, сказал бодро:

— Не знаю, кому как, а мне больше всего запомнился наш переход через линию фронта… По самой крутизне пробирались. Большая группа шла — больше ста человек… Помнишь тот ледяной обрыв? — спросил меня.

— Помню, конечно. Еще бы не помнить?!

…Мы подошли к обрыву и остановились… Весь его склон был покрыт ледяной коркой, а внизу, в теснине, чернела протока и журчала, струясь по камням, ледяная горная вода.

Я боялась спускаться по льду — из него кое-где торчали деревья, и я боялась налететь на дерево при спуске, изуродоваться боялась… Мужчины были смелее. Они запросто садились на лед и скатывались вниз, посмеиваясь при этом. Не знаю, не видела, когда и как спустился майор, но в том, что он был одним из первых, не сомневалась. Ему ведь везде надо было показать пример! Уходили драгоценные минуты… Около меня суетился Завада. Он взял у меня сумку с радиостанцией, уговаривал быть смелее, решиться… И вижу, майор зовет снизу! Почти не глядя перед собой, я села на лед — и… скатилась прямо к речке, к ледяной воде. Майор тут же подхватил меня, поднял…

— А помнишь, какой большой мешок немецких документов мы передали советским командирам в Бельско? — спросил Алойзы с гордостью, сверкнув улыбкой.

Я молча кивнула. А партийный секретарь начал расспрашивать, что было в том мешке, какие документы?..

Мы с Алойзы переглянулись: мы-то знали, сколько было там приказов, донесений, штабных карт со всевозможными пометками, чертежей линии обороны, которая строилась немцами буквально за домом Эльзы, сведений о дислокации и численности воинских частей, отделений гестапо, полиции — много-много всего, что удалось добыть.

И еще мы с Алойзы помнили, как полковник, командир встретившей нас на советской стороне части, пригласил майора к себе в штаб для личного доклада об обстановке за линией фронта, то есть обстановке в Бренне, Устрони, Скочуве, Цешине, Голешуве, Щырке — в том самом районе, где за шесть с половиной месяцев майор изучил каждую тропинку, каждый мостик через Вислу, Бренницу, Лесницу…

А когда они вышли из штаба, то оба весело улыбались, и полковник, прощаясь с нами, сказал; «До свидания!», а майору крепко пожал руку.

В те дни я была во власти одной мысли; неужели наступает время, когда я и майор будем вместе… вместе…

Николай Пономарев ИСПЫТАНИЕ МУЖЕСТВОМ

Военный прокурор 76-й Ельнинской стрелковой дивизии капитан юстиции Агабеков переписывал ответ на повторный запрос прокуратуры Московского военного округа в отношении офицера штаба дивизии старшего лейтенанта Казакевича Эммануила Генриховича, 1913 года рождения, кандидата в члены ВКП(б) с 28 марта 1942 года, которому, по-видимому, могло быть предъявлено обвинение по статье 246 Уголовного кодекса РСФСР. Ответ надо было согласовать с командиром дивизии и направить в Москву не позднее 24 апреля 1944 года.

Из запроса следовало, что Казакевич 26 июня 1943 года самовольно оставил свою воинскую часть (4-ю курсантскую запасную стрелковую бригаду, находившуюся в г. Владимире) и с тех пор не вернулся к месту службы. По закону военного времени самовольное оставление части или места службы лицом офицерского состава продолжительностью более десяти суток каралось лишением свободы на срок от пяти до десяти лет, а Казакевич находился в «бегах» уже около года.

В момент запроса центральной прокуратуры соединения 47-й армии действовали под Ковелем в очень сложной обстановке. Немецким войскам удалось деблокировать город, введя в бой танковую дивизию СC «Викинг». Весенняя распутица, лесисто-болотистая местность до крайности затрудняли решение боевых задач.