Остатки армии он свел в три корпуса и разместил их в лагерях на Галлипольском полуострове, на острове Лемнос и в районе Чаталджи, в 40 километрах западнее Константинополя. Жили в сараях и палатках. Турция была оккупирована союзниками, и врангелевцы творили всякие бесчинства над населением, массовые грабежи стали нормой поведения белогвардейцев. Три корпуса — 1-й армейский, Донской и Кубанский… В Галлиполи врангелевские лагеря окружили колючей проволокой, выложили камнями устрашающую надпись: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга». Всех, кто хотел «вернуться в Совдепию», военный трибунал приговаривал к смертной казни или к каторжным работам. Генерал Кутепов заявил, что ему нужны такие судьи, которые могли бы по его приказанию немедленно повесить любого, виновного и невиновного.
Официальное сообщение из Парижа тех дней: «Напрасно было бы думать, что большевиков можно победить русскими или иностранными вооруженными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве не оказались в состоянии защитить его от прямого нападения советских войск». То был запоздалый голос рассудка. Французские франки, как говорится, плакали… Правда, кое-что французы все же получили в качестве платы: в Константинополе Врангель передал им два русских линкора, два крейсера, десять миноносцев, четыре подводные лодки и еще двенадцать судов.
…Впрочем, как бы там ни было, но врангелевское войско продолжало существовать, и Фрунзе мучила мысль о том, как его ликвидировать, как раз и навсегда закрыть «врангелевский вопрос». Ломал над этим голову, как оказалось, не он один.
По вызову Фрунзе в Харьков приехал Константин Макошин. Михаил Васильевич вручил члену реввоенсовета Второй Конной армии Макошину орден Красного Знамени, которым он был награжден «за исключительную энергию и выдающуюся храбрость, проявленные в последних боях против Врангеля».
После разгрома Врангеля закончилась короткая, но славная история Второй Конной армии — на ее базе был сформирован конный корпус. Макошин заскучал. Даже высокая награда не воодушевила его. Что-то осталось незавершенным. Он привык находиться в самом пекле битвы, дышать ее раскаленным воздухом, а теперь вдруг ощутил как бы пустоту, какую-то свою ненужность. Дел, конечно, хватало, но то была будничная работа, без привкуса постоянной смертельной опасности. Но давно засел в голове Макошина поставленный самим Фрунзе вопрос: как устранить остающуюся врангелевскую угрозу?
Все обдумав, Макошин пришел к Михаилу Васильевичу Фрунзе и сказал, что он мог бы попытаться ликвидировать этот проклятый «врангелевский вопрос!».
— Каким образом? — поднял брови Фрунзе. — Пока не вижу реальных путей. — Он, однако, хорошо знал Макошина и верил в то, что этот человек с железной хваткой способен на многое.
Константин Алексеевич поделился планами: должен отправиться в Константинополь, к генералу Гравицкому, он его «давний знакомый» еще по империалистической, дальше — на Лемпос к генералу Слащеву, ну и разъяснить офицерам и казакам политику Советской власти… обещать всем амнистию.
— Так вас генерал Слащев или кто-нибудь другой, наподобие Кутепова, сразу же прихлопнет как большевистского агитатора. А вам до трех десятков еще тянуть да тянуть… Безрассудство молодости…
— У меня там, на туретчине, есть «зацепки». Тот же генерал Гравицкий. Теперь у Врангеля он числится начальником дивизии, а когда-то собственноручно нацепил мне Георгиевский крест. «Ты, говорит, солдат, молодец, истинный патриот. Если просьбы какие будут, разыщи меня. Вывелись настоящие патриоты, каждый норовит в кусты». Вот я его разыщу и попрошу… вернуться со своей дивизией домой. Это, как говорится, для начала…
Михаил Васильевич даже покрутил головой. Заинтересовался.
— Докладывайте план конкретнее.
И вскоре понял: план разработан тщательно, с учетом всех неожиданностей. Для вывоза из Турции всех желающих вернуться на родину следует заранее зафрахтовать турецкий пароход, например «Решид-паша»…
Макошин продолжал горячо, в деталях излагать дерзкий замысел.
— План хороший, — одобрил Фрунзе. — Дело за небольшим: Дзержинский должен санкционировать ваш опасный вояж… Сегодня же поговорю с ним. Да, удивительная пора — молодость… Будь я не при исполнении обязанностей, с удовольствием присоединился бы к вам, Константин Алексеевич: очень уж хочется взглянуть на Турцию! Я ведь неравнодушен к истории древнего мира. А Малая Азия — самый яркий цветок истории. Троя, греко-персидские войны, походы Александра Македонского, Византия… Говорят, Эфес очень хорошо сохранился… Ладно. Вернетесь — расскажете о Константинополе. Есть там такая Галатская башня…
Макошин с изумлением слушал командующего.
— Я бы вам пригодился, — не то в шутку, не то всерьез сказал Михаил Васильевич, прищурив глаз, — немного знаю тюркские языки…
— Не взял бы я вас, Михаил Васильевич.
— Почему?