С шумом опрокинулся стол. Молодой человек вскочил на стул. Его лицо пылало, а голубые глаза горели. На поясе у него висела сабля, а сапоги для верховой езды были забрызганы коричневой грязью.
– Корнер, – раздались голоса в толпе. – Юный Корнер, поэт{86}
. Ах, он собрался петь, он споет!И он запел. Песня была мягкой и романтичной – о старой Германии, ее зеленых полях и прекрасных городах, о героях, овеянных славой. Но следующая строфа зазвенела, как сигнал горна. Теперь в песне пелось о Германии, захваченной врасплох и растерзанной врагами. Но страна проснулась и сорвала путы со своего могучего тела. Чего стоит жизнь, если нельзя прожить ее достойно? Зачем страшиться смерти, если смерть – всего лишь миг? Мать, великая мать зовет. Ее плач разносит ветер в ночи. Родина зовет своих сынов защитить ее. Неужели они не придут? Неужели они не придут? Неужели они не придут?
Ах, что за ужасная песня, что за одухотворенное лицо, что за звенящий голос! Об императоре и обо мне все забыли вмиг. Они не кричали, эти люди, они ревели. Все вскочили на столы и стулья. Они бушевали, стонали, слезы катились у них по щекам. Корнер спрыгнул со стула. Товарищи обступили его и взметнули сабли в воздух. Румянец загорелся на бледных щеках принца. Он поднялся с трона.
– Полковник Жерар, вы слышали ответ. Сообщите о нем императору. Смерть не страшна, дети мои. Ваш принц останется с вами до конца.
Он поклонился, давая понять, что все закончено, а люди с криками бросились к дверям, чтобы поскорее сообщить о новости в городе. Я сделал все, что должен был сделать смелый человек, и поэтому особенно не сожалел, когда меня уносил людской поток. Ради чего мне оставаться во дворце? Я получил ответ и должен доставить его адресату. В следующий раз я увижу Гоф во главе колонны наступающей армии. Я выбрался из толпы и неторопливо побрел к месту, где стояла лошадь.
В конюшне было совсем темно. Я пытался найти конюха в темноте, как вдруг кто-то набросился на меня сзади и схватил за руки. Еще чьи-то руки сжали мои запястья, вцепились в горло, а у виска я почувствовал холодную сталь пистолета.
– Ни звука, французская собака, – шепнул мне в ухо злобный голос. – Мы схватили его, капитан.
– Подайте уздечку.
– Вот она.
– Затяните вокруг его головы.
Я почувствовал, как холодная кожаная петля затягивается на моей шее. Конюх с фонарем вышел из конюшни и осмотрелся. В тусклом свете я увидел суровые лица, черные шляпы и темные плащи ночных всадников.
– Что вы собираетесь сделать с ним, капитан?
– Повесить на воротах дворца.
– Повесить посла?
– Что за посол без верительных грамот?
– Но принц?..
– Помолчите, разве вы не понимаете, что принц тогда окончательно перейдет на нашу сторону? Ему уже нечего будет рассчитывать на прощение. А так его мысли могут измениться к утру, как это уже бывало с ним не раз. Принц может взять свои слова обратно, но ему не удастся объяснить смерть гусара.
– Нет, нет, фон Штрелиц, мы не можем сделать это, – раздался еще один голос.
– Почему не можем?
После этой фразы последовал такой рывок за уздечку, который чуть было не свалил меня с ног. В этот миг блеснул клинок и перерезал кожу в двух дюймах от моей шеи.
– Ради Бога, Корнер, вы поднимаете мятеж! – закричал капитан. – Вы тоже можете оказаться на виселице.
– Я обнажил саблю как солдат, а не как разбойник с большой дороги, – произнес юный поэт. – Кровь может запятнать мой клинок, но никогда он не будет запятнан бесчестьем. Товарищи, разве вы будете стоять в стороне при виде того, как зверски обращаются с этим человеком?
С десяток сабель вылетело из ножен. С каждой стороны находилось примерно одинаковое количество людей. Но гневные крики и сверкание стали привлекли внимание. Отовсюду стали собираться люди. Вдруг кто-то закричал:
– Принцесса! Принцесса идет!
Голоса еще не успели затихнуть, а я увидел ее против себя – белое прекрасное лицо, обрамленное темнотой. У меня были веские причины ненавидеть ее: она обманула меня, выставила дураком, но меня волновала тогда и волнует сейчас мысль о том, что я обнимал ее и чувствовал запах ее волос совсем близко. Я не знаю, лежит ли она уже под германской землей или влачит старческое существование в замке Гоф, в сердце Этьена Жерара она навсегда осталась молодой и прекрасной.
– Позор! – воскликнула она, подскочила ко мне и сняла петлю с моей шеи. – Вы сражаетесь за правое дело и начинаете свой путь со столь недостойного поступка! Этот человек принадлежит мне. Тот, кто хоть пальцем прикоснется к нему, будет иметь дело со мной.
Негодяи растворились в темноте, не выдержав гневного взгляда принцессы. Она повернулась ко мне.
– Следуйте за мной, полковник Жерар, – приказала она. – Я должна вам кое-что сказать.
Я направился за ней в комнату, в которой уже успел побывать. Она плотно закрыла дверь и лукаво взглянула на меня.
– Думаю, что могу вам довериться, – сказала она. – Хочу, чтоб вы запомнили принцессу Сакс-Фельштейн, а не бедную польскую графиню Палотту.