Подвиги морского разбойника

После этого капитан получил письмо. На конверте красовался дворянский герб, и запечатано оно было большой печатью. Сэр Чарльз Эван приветствовал в этом письме капитана Скарроу и уведомлял его о том, что приедет завтра, рано утром.

И губернатор сдержал слово. Его шлюпка причалила к пароходу в то время, как серая мгла рассвета только еще начала окрашиваться красными лучами зари. На палубу губернатор вскарабкался не без труда.

Капитану и прежде приходилось слышать, что губернатор — большой чудак, но он ни в каком случае не ожидал увидать перед собой такое потешное существо. Сэр Чарльз Эван появился на палубе и двинулся вперед, слегка прихрамывая и опираясь на толстую бамбуковую палку. Голова его была покрыта старомодным париком. Волосы были тщательно завиты и закрывали верхнюю часть лица. Глаза были защищены громадными зелеными очками. Нос у губернатора был тонкий и длинный и придавал его лицу какое-то хищное выражение. Сэр Чарльз Эван далеко еще не оправился от болезни, и шея у него была закутана толстым шарфом. Сверх одежды был надет широкий шелковый халат, опоясанный шнурком. Двигаясь вперед, губернатор поднимал нос вверх и беспомощно оглядывался кругом своими близорукими глазами.

Наконец, он закричал сердитым и высоким голосом, призывая капитана.

Тот подошел.

— Вы получили мои вещи?

— Точно так, сэр Чарльз.

— А вино у вас есть?

— Заказал пять ящиков, сэр.

— А табак?

— Волокнистый крепкий из Тринадато.

— А в пикет вы играете?

— Играю недурно, сэр.

— Тогда подымайте якорь, и с Богом!

Дул свежий восточный ветер, и солнце уже проглядывало через утренний туман.

Дряхлый губернатор продолжал хромать по палубе, придерживаясь одною рукою за борт.

— Теперь вы, капитан, очутились на государственной службе, — прокаркал он снова, обращаясь к Скарроу, — правительство по пальцам считает дни, ожидая моего приезда. У вас полный груз на корабле?

— Да, сэр Чарльз.

— Вот и прекрасно. Жаль только, что я — слепой и больной старик. Моя компания не доставит вам удовольствия.

— Совершенно напротив, ваше превосходительство, ваше присутствие — для меня великая честь. Я очень сожалею о том, что у вас болят глаза.

— Да, да, а все проклятое южное солнце и эти белые улицы Бассетерра.

— Я слышал, что у вас была также перемежающаяся лихорадка?

— Да, лихорадка задала мне хорошую трепку.

— Мы отвели каюту и для вашего врача.

— Ну, едва ли мы дождемся этого плута. Он и не думает ехать. Практика у него в купеческих домах хорошая, вот он и уперся.

Вдруг губернатор поднял вверх руку, украшенную кольцами. С берега донесся глухой пушечный выстрел.

Капитан удивился.

— Это с острова стреляют; уж не сигнал ли это, чтобы мы возвратились назад?

Губернатор рассмеялся.

— А разве вы не слыхали, что сегодня утром должны были повесить пирата Шаркэ? Я приказал сделать залп в тот момент, когда негодяя вздернут на воздух. Мне хотелось знать, когда именно это произойдет. Теперь дело сделано. Шаркэ наступил конец.

— Конец Шаркэ! — подхватил капитан.

Этот возглас был подхвачен всей командой, которая стояла группами на палубе, глядя на красноватую полоску удаляющегося острова.

Судно выходило при самых счастливых предзнаменованиях в западный океан. Больного губернатора все на корабле полюбили. Все моряки были благодарны ему за избавление от Шаркэ. Если бы не губернатор, негодяя отправили бы на Ямайку, а оттуда он, подкупив судей и полицию, бежал бы.

За обедом губернатор рассказал много анекдотов об умершем пирате. Старик оказался очень любезным и обходительным человеком. Между прочим, он обладал способностью применяться к пониманию людей низших, чем он, по положению. Капитан и штурман были от него прямо в восторге. Они чувствовали себя свободно, точно с товарищем беседовали, а не с высокопоставленным сановником.

— Ну, а как Шаркэ держал себя на суде? — спросил капитан.

— Ну, на суде он обнаружил присутствие духа. Шаркэ — человек представительный.

— Ну, какой же он представительный! Я слыхал, что у него была пребезобразная рожа, — заметил штурман.

— Да, иногда он бывал безобразным, — согласился губернатор.

— А вот один китобой из Нового Бедфорда говорил мне, что он во всю свою жизнь не забудет глаз этого Шаркэ. Глаза у него были светлые, светло-голубые, а веки красные и в складочках. Правда ли, сэр Чарльз?

— Увы, у меня у самого глаза так слабы, что я не вижу глаз других людей. Но, насколько мне помнится, главный мой адъютант описывал глаза пирата именно так, как вы описываете. И, кроме того, адъютант рассказывал, что глупые присяжные заседатели терялись всякий раз, как подсудимый на них глядел. Этим присяжным надо радоваться, что Шаркэ умер. Шаркэ не оставлял ни одной обиды не отомщенной. Что, если бы он остался жив, да если бы кто-нибудь из этих присяжных попался ему в руки? Он сделал бы из них всех соломенные чучела.