Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

– Надо кончать, непременно надо, – пробормотал Рокамболь, подняв свое бледное лицо. – Я буду грандом Испании, и для всего мира маркиз де Шамери, муж Концепчьоны должен быть самым честным человеком.

Тут Рокамболь не колебался больше. Он застегнул сюртук до самого подбородка, нахлобучил на глаза ермолку и пошел к сэру Вильямсу.

Слепой сидел на постели, погруженный в задумчивость.

На дворе шумела буря, громовые удары быстро сменялись один другим, сильный порывистый ветер вертел флюгера на башнях древнего замка.

– Ты тоже не спишь, дядя? – сказал Рокамболь, ставя свечку на ночной столик. – Буря утомляет тебя, а?

«Да», – кивнул головой сэр Вильямс.

– Я тоже лег в постель и опять встал. Не спится! Да и можно ли заснуть накануне свадьбы?

Добродушная, снисходительная улыбка пробежала по губам сэра Вильямса.

– Послушай, – продолжал Рокамболь, – если тебе не хочется спать, надень халат и туфли и пойдем выкурить сигару на террасе. Там все-таки не так жарко и душно, как в комнатах.

Слепой кивнул головой в знак согласия.

– Я хочу потолковать с тобой о своих планах на будущее, – говорил Рокамболь, одевая сэра Вильямса, и, взяв его под руку, прибавил полунасмешливым тоном:

– Пойдем, почтенный, прогуляться по террасе готического замка, который отныне принадлежит мне, потому что герцог купил его у виконта Фабьена.

Говоря таким образом, Рокамболь отворил балкон.

– Иди смело, – сказал он, – пол комнаты вровень с балконом.

Сэр Вильяс вышел на террасу, а Рокамболь, все еще бледный, чувствовавший страшное биение сердца, задул свечку, стоявшую на ночном столике, и затем, подойдя к слепому, усадил его на парапет террасы, не более двух футов вышины.

– Дядя, – заговорил он, стараясь придать своему голосу беззаботный и насмешливый тон. – Не знаю, где я родился, всего вероятнее, на койке; отец мой умер на эшафоте, я был целовальником, вором, убийцей – черт знает кем!

Сэр Вильямс лукаво улыбался, как бы говоря: да, милое дитя, да, мой прелестный шалун, ты был всем этим.

– За две страницы моей жизни меня отправили бы плести снасти в Тулон на весь остаток жизни, а еще за две пришлось бы, пожалуй, познакомиться и с гильотиной. Но, разумеется, маркиз де Шамери-Салландрера ни под каким видом не предъявит этих четырех страниц истории Рокамболя.

Сэр Вильямс засмеялся.

– Ты подал мне отличную мысль, дядя, – продолжал Рокамболь, намекая на происшествие в Клиньянкуре. – Я отделался от трех стеснявших меня персон: Цампы, Вантюра и мамаши Фипар. Теперь в целом мире один ты знаешь, что маркиз де Шамери назывался некогда Рокамболем.

В этот момент молния осветила лицо сэра Вильямса. Он улыбался добродушно, как бы говоря: ты знаешь, что я тебя никогда не выдам, что я в тебя воплотился, что я люблю тебя как сына.

Увидев эту улыбку, Рокамболь судорожно вздрогнул.

– О, какая ночь! Какая ночь! – сказал он, когда громовой удар поколебал соседние холмы. – Дядя, ветер ужасно бушует! Это булочник посылает нам свой свадебный подарок.

Сэр Вильямс одобрительно хлопнул его по плечу.

– Мы находимся теперь в нежилой части замка, никто не услышит тут, если бы даже резали человека. Странно, дядя, что в жизни людей нашего сорта бывают минуты, когда человек начинает вдруг любить добродетель!

– Видишь ли, – продолжал Рокамболь после минутного молчания, – я хочу теперь вести порядочную жизнь и хочу, чтоб Концепчьона была счастливейшей женщиной, чтобы весь свет уважал ее, чтобы бедные меня благословляли. Я буду творить добро, буду щедр, великодушен – такова обязанность гранда Испании.

Сэр Вильямс одобрительно захлопал в ладоши. – Честное слово, – продолжал между тем Рокамболь, – бывают минуты, когда я воображаю себе, что я родился маркизом де Шамери, что никогда не был Рокамболем и никогда не знал отвратительного каналью, который называется сэром Вильямсом.

Рокамболь произнес эти слова со смехом, так что слепой не обиделся на него.

– Но у тебя, – начал опять Рокамболь, – самые безнравственные принципы, а в особенности один из них, весьма опасный даже для тебя самого: ты находишь, что если два человека были сообщниками, то сильнейший из них должен всегда отделываться от слабейшего.

При последних словах в душе сэра Вильямса зашевелилось смутное беспокойство, и он сделал движение, чтобы встать с места.

– Болван! – заметил Рокамболь. – Дай же мне посмеяться вдоволь, чтобы хоть несколько разнообразить нашу беседу. Я тебе сейчас расскажу одну легенду. Под нами овраг глубиной в сто метров, усаженный острыми каменьями, и я могу уверить тебя, что тот, кто прыгнет туда, непременно сломает шею.

Сэр Вильямс нахмурился и опять хотел встать, но Рокамболь удержал его, сказав:

– Дай же мне кончить, дядя! – и при этом он обвил его шею руками.

– Ты не можешь себе представить, дядя, – продолжал Рокамболь, совершенно изменяя свой голос, – как мне тяжело расставаться с тобой. Если бы не необходимость для маркиза де Шамери никогда не знаться с разбойником сэром Вильямсом…