– Папенька, – сказал он, – хотя вы и не виновник моих дней, но, между нами сказать, я об этом не жалею.
– Что такое? – спросил Николо.
– А то, что вы глупы, как настоящий паяц, – продолжал Рокамболь, – у вас ум в ногах, а не в голове.
– Дурак, – проворчал Николо.
– Предположим, что сюда пожалует полиция, – продолжал Рокамболь. – Ну, конечно, нас с вами немедленно забирают и засаживают. Затем начинают рыться в разных бумагах; оказывается, что папенька Николо жил в одном портовом городе, откуда и вышел с волчьим паспортом и со всеми признаками бывшего каторжника.
– Черт побери! Я об этом действительно не подумал, – проворчал старый паяц.
– Что же касается до меня, – начал опять мальчуган, – так я улизнул из пансиона, куда меня поместила исправительная в ожидании моего совершеннолетия, и меня возвратят на старое место.
– Ты прав, – проворчал опять Николо, – но куда же мы денем твоего милого господина Коляра?
– Если бы дело было ночью, то я бы сказал, что мы похороним его в саду, но так как теперь уже день, то я думаю, что будет гораздо лучше спустить его в погреб. У нас есть старая пустая винная бочка, мы выбьем у ней с одной стороны дно, а потом заколотим отверстие.
Николо и Рокамболь подняли труп и спустили его в погреб, где мальчуган выбил у большой бочки дно.
Покойный господин Коляр, как выражался о нем шутник Рокамболь, был помещен в этот импровизированный гроб, и бочка была приперта к стене.
Затем распорядители этого погребения замыли кровь в желтом кабинете и привели все в порядок.
Когда все окончилось, Рокамболь налил себе стакан водки, закурил трубку, уселся на скамейку и, посмотрев на паяца, насмешливо сказал:
– Теперь, тятенька, мы можем потолковать и относительно наших дел.
– О чем толковать? – переспросил Николо.
– Черт побери, – ответил ему весело Рокамболь, – уж, конечно, не о политике.
Николо засмеялся.
– Конечно, – продолжал мальчуган, – господин граф, убивший покойного Коляра, не будет трубить об этом, но он, вероятно, захочет узнать, где сидят теперь девочки. А потому – то, если мы и безопасны в отношении полиции, то не то мы должны чувствовать в отношении к графу, поэтому мое мнение, что нам нужно удрать: вам с маменькой в Париж, а мне в порт Марли, где меня приютит дядя Морис. (Дядя Морис был содержатель кабака, пользовавшегося почти такою же славою, как и заведение вдовы Фипар).
– Твоя правда, – сказал Николо, одобряя совет мальчика. – Но как нам поступить с девочками?
– Я устрою все как нельзя лучше, – ответил ему на это Рокамболь, – я займу место Коляра.
– Ну, теперь, – добавил он, – марш вперед!
Они вышли.
Рокамболь взял кусок угля и написал им на двери кабака, которую запер на ключ: «Заперт по случаю банкротства».
Жанна, сидевшая все это время в павильоне, постоянно получала письма от сэра Вильямса, в которых он, выдавая себя, за графа де Кергаца, писал ей о своей глубокой любви к ней, о том глубоком счастье, которое ожидает его, если она полюбит его, и т. д. Все эти письма были без подписи, и только два последних он осмелился уже прямо подписать «де Кергац».
Жанна ждала его приезда и не могла дождаться.
Наконец, вечером, на закате солнца, раздался стук колес экипажа, катившего по песку главной аллеи. Жанна побледнела, хотела подняться, но силы оставили ее, и она не смогла встать со стула.
Дверь отворилась, и служанка Мариетта доложила: – Граф Арман де Кергац!
Жанна глухо вскрикнула; ей казалось, что все силы ее вдруг оставили.
Вернемся немного назад.
Когда Арман и Леон вышли из кабака в ночь убийства Коляра, то они скоро поняли, что им ночью здесь ничего не отыскать и не сделать, а потому и воротились в Париж.
– Граф! – проговорил Бастиан, встречая Армана. —
Мы теперь знаем, где сэр Вильямс, – и при этом он
подал ему рапорт его тайной полиции.
В этом извещении было сказано, что сэр Вильямс едет по дороге в Бретань к кавалеру де Ласси. Арман задумался.
– Андреа, – сказал он, наконец, – это он. Надо торопиться, если мы хотим спасти Эрмину.
– Конечно, – заметил Бастиан.
– Ты сейчас же поедешь туда, мой друг, – сказал Арман. – Из Керлована ты можешь отлично наблюдать за всем, что делается в Манцаре и Женэ. Ты будешь писать мне ежедневно, и если понадобится, то я тотчас же приеду.
Бастиан уехал в Керлован ровно за двадцать четыре часа до начала охоты, на которой сэр Вильямс убил кабана.
Баронет явился Эрмине при романтических и драматических условиях; он явился ей героем темных приключений, человеком, играющим жизнью из – за улыбки. А теперь он хотел, чтобы она увидела в нем истинного джентльмена, холодного, сдержанного, меланхоличного англичанина, строго следующего всем условным приличиям.
После охоты на кабана был большой обед, и во время этого стола он едва поднимал на нее свои глаза, но говорил умно и старался выказать и свое умственное превосходство, – словом, заботился выставить ей на вид свои нравственные качества в таком же ярком свете, как и физические. Простившись в этот день с Бопрео и баронессой, сэр Вильямс вздумал убедиться, не вернулся ли Арман в Керлован и не наблюдает ли он за его действиями.