Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

В 1803 году наше правительство поручило И. Ф. Крузенштерну ^{23} описать северо-восточную часть Сахалина, юго-западный берег Охотского моря, лиман и устье реки Амура. Крузенштерн в 1805 году, описывая северо-восточный берег Сахалина около параллели 52° северной широты, встретил на пространстве более 10 миль (18,5 км) к северо-востоку от Сахалина признаки бурунов и сулоя ^{24}. Затем, обогнув северную оконечность Сахалина и следуя отсюда к лиману реки Амура, 13 августа того же года он увидел между Сахалином и материковым берегом пролив около 6 миль ширины; приняв его за канал, идущий из реки Амура, он направился в него. Дойдя до глубины 6 сажен (11 м) и не решаясь на судне продолжать путь далее, Крузенштерн лег в дрейф и для исследования к югу послал на шлюпке лейтенанта Ромберга с приказанием, чтобы он, достигнув видимого мыса на Сахалине, шел от него с промером, поперек канала, к материковому берегу. Ромберг, возвратясь на транспорт, донес Крузенштерну, что по причине сильного течения от юга он не мог подойти к мысу ближе 3 миль, что он нашел там глубину 4 сажени (7,3 м) и что глубина уменьшилась до 3V2 сажен (6,5 м), откуда он и возвратился, не достигнув противоположного Сахалину материкового берега. Вода, взятая с этого места Ромбергом, оказалась пресною. Видимый на Сахалине мыс Крузенштерн назвал мысом Головачева, а противоположный ему на материковом берегу — мысом Ромберга. Этим И. Ф. Крузенштерн окончил свои исследования Амурского лимана с севера. «Сильные течения, встреченные мною в этих местах, — говорит Крузенштерн, — опасения, чтобы дальнейшими исследованиями не навлечь подозрение китайского правительства и тем не повредить кяхтинской торговле, и, наконец, опасение, чтобы не столкнуться с китайской силой, наблюдавшей за устьем реки Амура, о чем предупреждали меня на Камчатке[5], были причиной того, что я не в точности исполнил данные мне инструкции». Оставив дальнейшие исследования лимана, Крузенштерн пошел в Петропавловск и оттуда в Кронштадт.

Из этой своей описи Амурского лимана и из описей Лаперуза и Браутона И. Ф. Крузенштерн решительно заключил:

а) что нет никакого сомнения в том, что Сахалин — полуостров, а потому и плавание из Татарского залива в Амурский лиман невозможно;

б) что Амурский лиман усеян мелями;

в) что устье реки Амура должно весьма близко находиться к мысам Головачева и Ромберга;

г) что прибой и сулой, замеченные у восточного берега Сахалина под 52° северной широты, должны означать бар какой-либо большой реки или одного из рукавов реки Амура, и, наконец,

д) что на берегах Сахалина и Татарского залива нет гавани[6].

За Крузенштерном в 1806 году по распоряжению полномочного посла Резанова были посланы к Курильским островам и к южной оконечности Сахалина лейтенанты Хвостов и Давыдов. Офицеры эти, придя в залив Анива, вследствие секретных приказаний Резанова оставили там для заявления о занятии русскими Сахалина 5 матросов. Эти матросы впоследствии перешли на реку Тымь, где жили оседло, и последний из них, Василий, умер в 1847 году. На пути из Анивы Хвостов и Давыдов шли вдоль восточного берега Сахалина и осмотрели его. Во время пребывания их на Сахалине там не было ни одного японца, и туземцы говорили им, что японцы к ним не ходят, что они никому ясака не платят[7].

Судя по этим данным и по сведениям о посещении Сахалина Шельтингом ^{25}, оказывается, что русские были первыми из европейцев, подходившими к Сахалину; они описали почти все берега его и, наконец, были первыми поселившимися на Сахалине.

Эти факты знаменательны для России в том отношении, что они представляют бесспорное право России на обладание Сахалином[8].

Заключения таких авторитетных и знаменитых европейских мореплавателей, каковы: Лаперуз, Браутон и Крузенштерн, о невозможности для мореходных судов входа в лиман и устье реки Амура с севера и юга, об отсутствии гаваней на побережье Татарского залива и, наконец, о влиянии на реке Амуре китайского правительства, охранявшего будто бы ее устье значительной флотилией (с 4000 людей), весьма естественно возродили вопросы: для чего нам добиваться обладания рекой, которая не имеет сообщения с морем и поэтому представляет для нас ничтожное значение? Для чего нам еще приобретением Приамурского края распространять и без того уже растянутую нашу границу с Китаем, когда утвердившееся его влияние на этот край будет вредить только выгодной для государства кяхтинской торговле? Наконец, к чему нам этот край, когда на прибрежьях его нет ни одной гавани? И действительно, если бы упомянутые заключения знаменитых мореплавателей были безошибочными, то благоразумие и выгода наши требовали бы оставить этот край без внимания. Для нас было бы все равно, где бы ни была проведена граница с Китаем, лишь бы она была только южнее устья реки Уды, при котором находился наш пост со значительным поселением.