Подвиги русских врачей(Из истории борьбы с заразными болезнями)

Пишущий эти строки получил письмо из Баку от профессора Петра Петровича Попова, одного из специалистов по изучению эндемического возвратного тифа. Извиняясь за промедление с ответом, он пишет в оправдание и объяснение этого промедления:

«Я продолжаю свои работы по клещевому спирохотезу и в 1949 г. сам себя заразил им и точнее теперь знаю и инкубационный (скрытый) период, и систему лечения. Я наблюдал 4 приступа, а затем осарсол и пенициллин совершенно купировали процесс; у меня не было больше ни одного рецидива, хотя я и стремился их вызвать: промокал, не ел, утомлялся, ходил много километров, не спал несколько ночей и т. п. Здесь (в Азербайджане) нет больше европейского рекурренса, остается только клещевой, да и того становится все меньше с появлением ДДТ и гексахлорана». Можно еще прибавить, что лечение эндемического возвратного тифа способом, предложенным Поповым, особенно ценно и потому, что препараты, быстро излечивающие от эпидемического возвратного тифа, почти не действуют на эндемический (клещевой).

Сам Попов пишет о проделанной работе лишь мимоходом. А ведь то, что он сделал, имеет огромное значение. Нужно прибавить, что в этот период ему было за шестьдесят лет и что он перенес тяжелое заболевание сердца.

* * *

Велики наши достижения в борьбе с эпидемическим возвратным тифом. В течение многих лет в Советском Союзе фактически нет возвратного тифа. Осуществлен завет Мечникова — «героя науки и мысли», как выразился один из его современников. В Советском Союзе сделано все для полной ликвидации этой болезни.

Очерк пятый ДИФТЕРИЯ [24]

Много лет назад, еще студентом, мне пришлось работать с одной фельдшерицей. Она была сердечным человеком и очень опытным работником. Во время совместных дежурств Татьяна Михайловна (так звали фельдшерицу) рассказывала о своей прошлой деятельности. Опыт у нее был большой — она работала уже больше тридцати лет во многих местах России. Как сейчас помню, однажды Татьяна Михайловна рассказывала о своей службе в Херсонской губернии в начале 90-х годов. В губернии свирепствовал «дифтерит», как тогда называли дифтерию.

«В борьбе с этим несчастьем, — рассказывала она, — мы были бессильны. Я только кончила школу и отправилась в народ, чтобы помогать, лечить и облегчать его страдания, но мои добрые намерения остались безуспешными. Женщины, которые приносили ко мне на фельдшерский пункт больных „горлянкой“ детей (крестьяне этим словом называли дифтерию), не получали от меня помощи. Я не могла видеть их страданий, и я знала, что средства, мною применяемые, бессильны. А сколько было больных дифтерией, и сколько новых крестов появлялось на кладбищах после этих страшных эпидемий… Советовалась с ближайшим земским врачом. Он на мои вопросы лишь ответил — Я умею лечить не лучше Вас, зайдите ко мне на квартиру. У моей жены трясется голова, это последствие постигшего нас несчастья; два года назад у меня от дифтерии погибли двое детей. Я ли не старался их спасти!».

Французский писатель Ги де Мопассан в своем произведении «На воде» посвятил «дифтериту» несколько страниц. Во Франции было то же, что безыскусно рассказала мне Татьяна Михайловна. Мопассан писал: «Я подходил уже к дому, когда среди поля на дороге заметил кабриолет доктора. Вдруг кабриолет остановился; высунулась голова доктора, он сказал:

— Не поможете ли мне полечить дифтеритную больную? Я один, и надо бы ее подержать, пока я буду снимать пленки в горле.

Больны были мать и дочь. Отец и сын погибли раньше. Мы подъехали к ферме. Доктор привязал лошадь к суку яблони перед дверью, и мы вошли в помещение. Из темного угла слышался шум хриплого и частого дыхания. Это дышала девочка. Мать, лежавшая на чем-то вроде большого деревянного ящика — обычной деревянной кровати — и накрытая ветхими одеялами и ветхим рваньем, казалась спокойной. Доктор зажег свет и провел меня в глубь помещения, к постели девочки. Она тяжело дышала, щеки ее осунулись, глаза блестели, волосы спутались; она была страшна. Я взял ее за плечи, а доктор, заставив ее раскрыть рот, вытащил из горла большую беловатую пленку, показавшуюся мне сухой, как кусок кожи. Девочке сразу стало лучше дышать и она немного отпила. Мать, приподнявшись на локте, смотрела на нас. Она пробормотала:

— Готово?

— Да, готово.

— Мы так и останемся одни?

Голос ее дрожал от страха, от ужасного страха перед этим одиночеством, этой заброшенностью, темнотой и смертью, которую она ощущала так близко».

Это было написано Мопассаном в 1888 г.

Цифры в статистических данных принято называть холодными. Но для того, кто за каждой единицей их видит человеческую жизнь, кто понимает их значение, они покажутся волнующими. Эти цифры громко кричат о горе, пролитых слезах и потерянных жизнях.