ПОДВОДНАЯ ОДИССЕЯ «Северянка» штурмует океан

Вдруг лодка повалилась на правый борт, и его лизнула наискось большая волна, шлепнув гребнем со всего размаху по рубке. Удар, как по пустой железной бочке, только во много раз громче. Невольно пригибаешься, стараясь укрыться от каскада брызг, с силой заброшенных ветрам под козырек мостика. Но верхние вахтенные недвижимы, для подводников это дело обычное, и невольно любуешься их мужественными фигурами в черных кожаных одеяниях с поднятыми капюшонами. Сейчас на фоне почти красных у горизонта облаков они особенно колоритны. Облака — узкие, длинные, похожие на звено стратегических бомбардировщиков. Забыв обо всем, зачарованный глядишь на игру морской стихии — ведь каждая новая волна иначе, чем предыдущая, перекатывается через палубу лодки, и хочется еще и еще любоваться пенным хаосом.

Наконец я спускаюсь вниз и пробираюсь в первый отсек. В позах пассажиров, долго ожидающих поезда где‑нибудь на глухом полустанке, обитатели отсека сидят кто на ящике, кто в кресле, кто на электрической грелке. «Оседлавший» грелку обычно долго не вставал с нее Радаков высказал даже предположение, что в раю тоже есть, должно быть, такие грелки.

Научное оборудование надежно закреплено, исследовательские работы сейчас не производятся, если не считать гидрометеорологических наблюдений, которые проводит Сережа Потайчук. Каждые четыре часа он поднимается на мостик и замеряет ветер, температуру, атмосферное давление, влажность. Но общей картины это не меняет — до места встречи с «Месяцевым» идти еще долго и делать, собственно говоря, нечего. То один, то другой изрекает что‑нибудь глубокомысленное насчет нашей будущей работы, либо ругнется, когда неожиданно за шиворот попадает большая капля с верхнего иллюминатора, либо попытается пошутить, но какая‑то лень или вялость чувствуется в каждом.

Может быть, это реакция после напряжения при подготовке к выходу в море, а может быть, просто действует качка. Ведь носовая часть лодки совершенно ритмично то высоко взбирается на волну, то валится вниз. Антонович, который знает толк в этих делах, говорит, что при этом она каждый раз выписывает какую‑то сложную траекторию, вроде восьмерки. Но не все ли равно, в конце концов. Скорей бы уж добраться до своей селедки да начать работать. Это куда лучше, чем считать часы от завтрака до обеда, от обеда до ужина и так далее.

Рано утром 31 декабря из строя вышел гирокомпас — сложный прибор, служащий для указания курса. Остаться без гирокомпаса — значит плавать в океане вслепую. Застопорили дизели. На обычно непроницаемом лице командира Шаповалова появилось мрачное выражение. Он в напряженном ожидании застыл возле прибора, который старается вернуть к жизни штурманский электрик Яблоков. Самого Яблокова почти не видно. Из‑за открытой крышки кожуха гирокомпаса торчат только его ноги в подбитых сапогах. Втиснувшись в узкий проем вниз головой, он что‑то разбирает. Сумеет отремонтировать или придется возвращаться в порт? В переговорные трубки и по телефону в центральный пост из отсеков идут запросы: «как дела?» Никто ничего ответить не может. И только через два часа мы наконец увидели красную, затекшую, но довольную физиономию Яблокова. Неисправность устранена.

А ведь сегодня вечером Новый год! Мы как‑то забыли об этом — очевидно, виновником был гирокомпас и волнения о нависшей угрозе срыва экспедиции. Напомнил о празднике радист, вручивший поздравительную радиограмму от моряков–подводников Северного флота. Собравшись в кают–компании на короткую «летучку», мы поздравили северян, а затем составили текст поздравления в наш институт, в Москву. В этой же телеграмме мы радировали, что рейс в океанские глубины экипаж лодки и научная группа посвящают открывающемуся вскоре XXI съезду Коммунистической партии. Это была дань устоявшимся в то время традициям.

На «поле битвы» за организованную встречу Нового года появился еще один персонаж — Иван Андреевич Бугреев — заместитель командира лодки по политчасти. В короткий срок он развил бурную деятельность, в которую оказалась втянутой и научная группа. Радаков и Соловьев рисовали заголовок стенгазеты, название которой пришло само собой: «Северянка». Потайчук творил заметку, а мне пришлось рифмовать текстовки на злобу дня. «Огонек» пока вел себя пассивно. Период акклиматизации у него несколько затянулся, он неохотно покидал выделенное ему ложе. Однако горизонтальный образ жизни не помешал ему внести свой рациональный вклад в подготовку торжества. Еще из Москвы он предусмотрительно вез в своем чемодане головку от детской куклы и игрушечного деда–мороза. Обезглавив последнего и увенчав почтенную фигуру другой головой, к которой приклеил колючие рыжие усы и бороду, Володя получил очень ценный для сегодняшней обстановки гибрид — «деда–Нептуна».