Подводники

— Дизель, дизель, дизель! — вскрикивал сигнальщик, съёживаясь при каждом слове, словно он всем телом выталкивал из себя слова.

Звонко ударила пушка. Её ствол был повёрнут на корму, и пламя выстрела сдирало краску с ограждения рубки.

Командир вцепился в поручни и на миг закрыл глаза. Сейчас было бесполезно что-либо командовать. Люди и так отдавали всё.

Только одни комендоры, поглощённые стрельбой, не знали, движется лодка или тонет.

Тральщики отчаянно задымили. Дым поднимался густыми шапками и, вывалившись из труб, тяжело оседал к воде.

Там в котельной у раскрытых топок заметались кочегары — второпях перегрузили топки углем. На мостиках кричали в телефоны офицеры и били кулаками по планширам.

Опять каскад воды обрушился на мостик лодки. Когда вода сошла, на настиле трепыхался кусок разорванной взрывом рыбы.

Наконец знакомая дрожь пробежала по корпусу лодки и отдалась в руках командира. Из-под кормы с шипением вырвалась пена и закружилась водоворотами. В лица повеял ветерок. Лодка пошла быстрее, быстрее. Расстояние между ней и тральщиками, в котлах которых сел пар, увеличивалось с каждой минутой. Вот замолкла пушка лодки. Она уже не могла достать врага. А тральщики всё стреляли и стреляли. Сумерки быстро сгущались, и наконец стрельба прекратилась.

Лодка уходила на запад.

Рассказ трюмного машиниста

Вышли мы в боевой поход. Задачу команде, как положено, объявили в море. Простая задача, ничего не скажешь: пробраться в фиорд, атаковать там корабли или транспорты, а если их не будет — разрушить причалы.

Дальний фиорд. Четырнадцать суток до него добирались. Прошли минные поля. Противолодочная оборона нас не обнаружила. Прямо скажем, повезло. Да и голова у командира была. А ведь на лодке всё от него зависит. У командира стрелковой роты в бою — две сотни глаз. У командира эсминца — несколько десятков. А у нас только командир в перископ смотрит, да и то всего одним глазом. В центральном посту по голосу командира или по выражению его лица об обстановке судят. А в других отсеках — только догадываются.

Вползали в фиорд на брюхе под сетями часов пять. По возможности все механизмы выключили, чтоб не шумели. Ходили на цыпочках. А наверху, слышно, завывая винтами, катера носятся. И вот, как начнёт приближаться шум, у всех лица каменными делаются. Пройдёт, а все ещё ждут.

Глубинная бомба почти без шума падает, и довольно долго. Это все хорошо знали. Одного только хотелось: скорей бы атака, чем так нервы натягивать. Чихнуть было страшно.

Шли на большой глубине. И как назло, один из забортных сальников над моей головой стал пропускать. Этакая тонкая, как игла, струйка — мне прямо в голову. Отойти нельзя. А она, чертяка, холодная и острая — череп коробится. Показываю глазами младшему трюмному Бабкину: «Подожми сальник». А Бабкин впервые в боевой обстановке, и настроение у него конечно... Полез к этому сальнику и уронил гаечный ключ на настил. Так грохнуло, что всех подбросило. Никогда больше не слышал такого грома.

Штурман на карте циркулем миллиметры отмеряет. Механик нет-нет да и заглянет ему через плечо. Тогда мы все на него смотрим: скоро? Тот головой качнёт: далеко ещё. Потом видим: штурман чуть не носом по карте водит и кулаки сжал; затем поднял голову и доложил командиру, что вошли в бухту.

Кто-то вздохнул: «Ну вот, приехали».

Н-да, говорят, страшно запустить палец в пасть тигру, а мы головой вперёд, и не в пасть, а глубже влезли, да и не тигру, а зверю по-страшней.

Командир проверил прокладку штурмана, несколько секунд стоял неподвижно. Потом дал команду всплывать для торпедной атаки. Тут уж переживать стало некогда.

Всплыли под перископ, развернулись — залп из носовых торпедных аппаратов, потом ещё развернулись — из кормовых. Лодку встряхнуло взрывами. Решили, что нас бомбят, но сразу же догадались, что это наши торпеды так близко рванули. А мы опять к грунту.

Тут уж не до осторожности. Главное — время, чтоб противник не опомнился.

Но то ли он растерялся,-или служба была плохо поставлена — бомбили нас беспорядочно. Только одна бомба рядом рванула. Разлетелось несколько плафонов, да стёкла на приборах треснули. А другие бомбы рвались всё дальше и дальше... Потеряли нас.

Когда отдышались, командир объявил, что мы удачно атаковали разгружающиеся транспорты.

Через сутки штурман доложил командиру, что вышли из района минной опасности. И в это время под кормой — взрыв. Лодка потеряла ход и кормой повалилась вниз. В шестом отсеке лопнул прочный корпус, электриков оттуда волной выбросило. Еле успели задраить дверь. Продули балласт, всплыли. Все целы. А для чего целы? Чтобы погибнуть. Воды вражеские. Берег близко. В море — не в лесу: под куст не залезешь.

Артиллерийские расчёты вышли наверх. Командир велел механику проверить винты. Механик мне: «Бери легководолазное снаряжение, младшего рулевого Гаврилова и поднимайся». Поднялись мы на палубу. Свет глаза режет. С океана зыбь идёт здоровая. Лодку развернуло лагом к волне и кладёт с борта на борт. Ночь бы сейчас или туман. Но до ночи — несколько месяцев. Заполярье.