Подводное течение

Но все это не оказывало никакого влияния на меня. Стыдно мне было или нет, я по-прежнему до белизны в костяшках цеплялся за бортики горки. Я собирался встать и уйти. Я собирался встать с горки и пешком спустится с горы.

Но затем представил себе Коула: весь промокший он стоит и ждет меня, гадая в чем задержка. Что он подумает, когда по горке скатится кто-то другой?

А затем еще кто-то? Что он подумает, когда я в итоге спущусь пешком по холму: жалкий слабак за которого ему будет стыдно?

Я не хотел выяснять, что он подумает. Поэтому разжал пальцы.

Сам спуск я помню плохо. Внезапное ускорение, крутой склон и затем свободное падение. Все содержимое подкатило к горлу, и я в ужасе зажмурился. Раздавался неприятный скрип, когда моя кожа соприкасалась с поверхностью горки. Когда я вылетел в бассейн, мои ноги коснулись воды, а тело кувырком полетело вперед.

Должно быть мое приземление выглядело позорно, потому что даже мой брат с жалостью застонал, когда я приземлился.

Коул ждал меня возле лестницы из бассейна.

— Неплохо, — похвалил он. Комплименты от брата большая редкость и этот был последним до нашего переезда в Кристал-Фоллз.

Перенесемся на четыре года позже. Четыре года, которые мама описывает как взлеты и падения, а я называю просто крутой горкой — все началось с того момента, когда мы увидели этот дурацкий знак на въезде в город.

Тем не менее, в итоге я привык. По крайней мере, я нашел в Брасе друга — и еще у меня были неожиданные и волнительные моменты с Уиллоу.

Теперь же, кажется, все изменилось. Неужели я действительно забыл все события собственной жизни и помню только эти обрывки?

Мне кажется, тут может быть только два варианта. Или что-то не так с этим местом или что-то не так со мной.

И я, правда, не знаю, какой вариант больше похож на правду.

Тем не менее я несколько поуспокоился, по крайней мере, по сравнению с тем моментом, кода мама попыталась отвезти меня обратно в больницу. Ни за что на свете не вернусь туда. Я сбросил ее руку и выбежал из дома.

Примчавшись домой, отец нашел меня на подъездной дорожке — я стоял, прижавшись к красному хэтчбеку.

Не знаю, почему выбрал это место из всех, чтобы сломаться и выплакать все глаза.

Может быть, все дело в том, что этот старый хэтчбек единственная вещь, которая осталась такой, какой я ее помню. Все вмятины, царапины и пятна ржавчины на месте — даже бесшумная покрышка, за которую Коул пилил маму только на прошлой неделе.

А теперь я должен поверить в то, что за последние четыре года мой брат не пошевелил ни единым мускулом, не сказал ни одного слова.

Теперь я должен поверить, что в аквапарке произошел несчастный случай — в том самом аквапарке, о котором я помню только то, что мы наслаждались жизнью.

Мама сидела на крыльце в ожидании отца, и полагаю, чтобы убедиться, что я не причиню себе вред или что-то в этом духе. Она довольно сильно расстроена, конечно же, особенно после того, как я кричал на нее и требовал оставить меня в покое.

Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы она близко подходила ко мне, прикасалась. Но она побежала вперед, как только отец выпрыгнул из своего фургона.

Отец тоже начал настаивать на том, чтобы отвезти меня обратно в больницу. Услышав это, у меня снова началась истерика. Родители не знали, что делать — им в буквальном смысле пришлось бы связать меня, чтобы отвезти туда.

Поэтому они беспомощно наблюдали, как я рыдаю. Спустя какое-то время им все же удалось завести меня внутрь — в дом, выкрашенный неправильным цветом, где лежал мой парализованный брат.

Как только мы оказались внутри, родители позвонили в больницу.

Сидя в гостиной на диване, я слушал, как они в коридоре по телефону разговаривают с неврологом, и время от времени передают друг другу трубку.

Приглушенными голосами они описывали не только мое неустойчивое поведение, но внезапный отказ принять трагедию, приключившуюся с моим братом четыре года тому назад. Брат повредил позвоночник и оказался парализован от шеи и ниже, не в состоянии даже самостоятельно дышать.

Мои родители внимательно слушали, что им говорил невролог, отец даже перешел к старому проводному телефону, стоящему на кухне.

— Значит у Кэллума просто посттравматический шок? — услышал я его вопрос.

— Что нам делать? — хотела знать моя мать. — Это как-нибудь лечится?

Не знаю, что ответил им доктор. Но чтобы он ни сказал, вопрос о моем возвращении в больницу больше не обсуждался.

Спустя пару часов, я ужинаю, с трудом удерживая в желудке все, что кладу в рот и проглатываю.

Я все равно не могу вспомнить несчастный случай, произошедший с Коулом четыре года назад. Точнее, это не совсем так. После аквапарка, когда мы переехали в Кристал-Фоллз, я сотни раз видел, как он разбивался на велике, врезался куда-то на санках, падал со скейтборда. Но никаких травм страшнее сбитых коленей, огромных синяков и стертых в кровь ладоней он не получал.