Подводные камни

— Итак, Михаил Петрович, давайте поступим по-умному и совершенно просто для нас обоих, — постепенно инициатива оказывалась за ней. — Вы сейчас в офисе?

— Да, — машинально ответил он, хотя и не думал соглашаться и видеть эту особу в рабочее время, когда у него полно и других забот, требующих куда более оперативного решения.

— Вот и чудесно! — обрадовалась Марина. — Если я подъеду к вам, скажем, через час, я вас застану?

— Да, я на работе до самого вечера, — Михаил Петрович откашлялся. — Ну, если вам так хочется поговорить именно со мной, то приходите. Вы работали когда-нибудь домработницей?

— Нет, — со смехом выдавал Марина.

— Интересно, — Михаил Петрович насторожился. — А кем вы вообще работали?

У Марины кольнуло сердце: «Только бы не проколоться, только бы он не начал что-то подозревать».

— Знаете, это не телефонный разговор. Примерно через час, может быть, через полтора, я буду у вас. Вполне возможно, что многие вопросы отпадут сами собой.

— Ну, хорошо, — Михаил Петрович явно сдавался, — до встречи.

В телефоне послышались короткие гудки: он сам повесил трубку, не желая продолжать разговор. Марина захлопала в ладоши, зааплодировала сама себе. Нет, не на шаг, а сразу на два она стала ближе к своей цели. Все было даже проще, чем обычно. Не нужно было придумывать ни повода для знакомства, ни искать повода, заговорить о деньгах, о работе, о вполне приземленных материальных делах. Здесь все это читалось между слов, в длинных паузах, вдохах и шелесте бумаг, доносившихся с другого конца.

На пару секунд Марина закрыла глаза. Какой он, это Михаил Петрович? «Статный, элегантно одетый, брюнет, аккуратно подстриженный и ухоженный, — заключила Марина. — По голосу так, а как на самом деле, скоро узнаем. Ну, держись!»

Открыв глаза, она поморщилась. Обстановка комнаты показалась ей гораздо более убогой, чем была на самом деле.

— Что за черт? Почему я должна гнить здесь, в этой отсталости, в грязи, когда у кого-то есть особняки, хорошая работа, нормальные условия для жизни? Чем я хуже? Что за несправедливость? — Марина вздрогнула, она говорила вслух, и в коридоре это могло быть слышно.

Марина сердится. Все ее мужчины обожают, когда она сердится. Не потому, что при этом она становится какой-то необыкновенно красивой или что-то в этом духе — все, что пишут в дешевых бульварных романах, по большому счету, сущая ерунда, выдумка. Когда Марина сердится, она становится собой: эксцентричной, вспыльчивой, нетерпимой, ей не нужно притворяться и изображать покладистость и спокойствие.

Самой Марине тоже нравится сердиться, но у нее на это свои причины. Однажды увидев ее в таком состоянии, мужчины делают для себя нужные выводы. Они довольно просты: во-первых, сделай все для того, чтобы больше этого с Мариной не повторилось, а, во-вторых, если и повторилось, то побыстрее закончилось. Вообще-то Марина отходит от обид и прочих невзгод довольно быстро. Но если бы это знали ее ухажеры! Сердитую маску Марина может не снимать не то, что часами — целыми сутками. Она знает свое дело. Дорогие духи, букеты и прочие приятные мелочи буквально сыплются к ее ногам, остается лишь, образно говоря, остановиться, нагнуться и подобрать то, что причитается именно ей. Но и здесь Марина не так проста, как могла бы быть. Она делает вид, что все это ей не нужно, не нравится. И так может продолжаться до бесконечности.

— Бойся Марину в гневе, — сказал как-то Бадри, спустивший на прихоти Марины изрядную долю прибыли от своего маленького сомнительного бизнеса.

Надо идти, собираться. Марине хочется спать.

«Что со мной такое? Вот вечно тянет в сон в самый неподходящий момент. Соберись, подруга, соберись сейчас же! Нас ждут грандиозные дела!»

Из коридора послышалась отборная ругань. Ругался Иван, даже топал ногами.

— Дура старая, чтоб тебя! Всю жизнь тебя терплю, ни одной минутки покоя нет! Дура!

— Да ты на себя посмотри, на что ты похож, как себя ведешь! Мне стыдно за тебя, ей-богу. Понимаешь, стыдно! — твердила его жена. — Пора бы уже хоть что-то начать соображать, в твоем-то возрасте!

— Уйди, старая, не мешай, — бросил Иван.

— Ты куда еще собрался?

— В магазин, скоро вернусь, — кряхтел Иван, слышалось какое-то движение.

— Ты снова? — завопила соседка. — Снова пьешь? Ах ты, зараза! Ненавижу тебя! Сколько ты будешь испытывать мое терпение, сколько тебя надо умолять? А ты все как будто один живешь, только себя замечаешь. Ненавижу тебя!

Она, как обычно, била его полотенцем.

— Римма, Римма, прекрати, ну, договоритесь вы как-нибудь, — соседка, что накануне просила открыть форточку, когда на кухне взорвалась скороварка, выглянула из своей комнаты.

Иван вызывал сочувствие у всех, кроме собственной жены. Даже Марину, холодную и непробиваемую, беды Ивана трогали. Марина считала, что ей в жизни вообще-то везет. И еще раз убеждалась в этом, слушая очередные разборки Ивана с женой.

После того, как скрипнула входная дверь, и Иван ушел туда, куда собирался, что-то загрохотало.

— Маринка, а Маринка, выходи, разговор есть, — Римма явно была не в себе.