Подводные волки

Осторожно развернув лист, я увидел неровные строчки из больших неуклюжих букв, написанных нетвердою, дрожащею рукой. Надпись была сделана карандашом, и местами ее почти не видно – некоторые буквы и слова пришлось додумывать самому.

В полном ошеломлении я перечитал послание вторично…

– Что там, Женя? – начал уже терять терпение Устюжанин.

Подняв взгляд на Сергея Сергеевича и получив утвердительный кивок, я зачитал текст:

– Я – Матвей Черенков, бывший капитан-лейтенант ВМФ СССР. В 1951 году руководством ГУЛАГа Архангельской области был направлен в составе ста одиннадцати заключенных из Мехреньгского лагеря в новоземельскую Белушью Губу. На переходе в Баренцевом море судно «Вельск» было атаковано немецкой субмариной U-3519 под командованием корветтен-капитана Хайнца Мора. Все члены экипажа, сопровождавшие и заключенные, кроме меня и Богдана Остапчука, погибли или были расстреляны немецкими моряками. Нас двоих экипаж пленил и доставил в подскальную базу острова Земля Александры…

Мой голос дрожал, а горло перехватывало от волнения. Я замолчал.

– Это все? – спросил кто-то из моих коллег.

– Далее неразборчиво – текст размыт водой. А в самом конце значится дата – 25 марта 1993 года.

– Да, Евгений, письмо написано твоим дедом всего лишь восемнадцать лет назад, – подал голос генерал.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Наши специалисты подняли массу архивов, провели графологическую экспертизу. Можешь верить: это рука твоего героического деда – Матвея Никифоровича Черенкова.

Вот так. Все тайное рано или поздно становится пьяной исповедью. Впрочем, нет – это обычная стратегия моего босса, которую я никогда не смогу осмыслить: знает раз в сто больше других, но помалкивает и выдает важнейшую информацию в час по чайной ложке.

Меж тем он продолжал:

– Мои ребята пытаются восстановить утраченные фразы из письма – возможно, мы узнаем нечто большее. Но даже из имеющейся информации напрашивается вывод, что до недавнего времени база исправно функционировала.

– Откуда оно у вас? – Я понемногу стал приходить в себя.

– Полярники с острова Хейса нашли на побережье герметично запечатанную воском немецкую фляжку. Внутри находилось это письмо.

– Неужели еще восемнадцать лет назад мой дед был жив?…

– Это и хотелось бы выяснить. И не только это. А ты никак не желаешь помочь.

Я ни хрена не понял, что сказал Сергей Сергеевич, но он достучался до моего сердца.

– Теперь желаю, – вздохнув, виновато посмотрел я на него.

– Ну, вот и славно. Позволь, – забрал он послание, – пусть оно пока побудет у меня. Отдам, когда все закончится…

Спрятав пожелтевший лист обратно в бумажник и попрощавшись, генерал ушел, оставив меня и товарищей в крайней степени растерянности.

Я же снова налил в свой бокал приличную порцию коньяка, выпил одним махом и наткнулся взглядом на Маринина.

– Так я могу рассчитывать, Евгений Арнольдович? – жалобно заканючил он.

– На что?

– Пойти с вами на глубину вместо заболевшего Игоря.

– Ты давно общался с женой?

– Перед командировкой – дня за полтора, – почти шепотом ответил лейтенант.

– Завтра поговоришь с ней по спутнику.

– Зачем?

– Затем, чтобы помириться и со спокойной душой пойти на глубину.

– С вами?

– Со мной.

– А когда?

– Послезавтра.

Как и обещали пограничники, сильный порывистый ветер наконец стих. «Академик Челомей» уже не бросало волнами вверх-вниз, верхушка мачты не цепляла низколетящие тучи. Судно снялось с якорей, вышло из уютной бухты и, протолкавшись средь мелких льдин по проливу Кембридж, достигло бухты Нагурского.

Над горизонтом висело северное солнце, температура воздуха – плюс восемь. Можно сказать, «жаркое лето».

На палубе возле разложенной снаряги топтался мой народ – все, кроме выздоравливающего Фурцева. Немного поодаль Горчаков беседовал с капитаном «Челомея», он достаточно мудр и ленив, чтобы вмешиваться в процесс нашей подготовки.

В паре со мной пойдет Маринин. Утром я обеспечил ему короткий сеанс связи с домом – выпросил у Сергея Сергеевича специальный аппарат, настроил его и набрал нужный номер.

– Держи, твоя жена на проводе.

– Алё, – с опаской проговорил он в микрофон. – Это ты, Таня?…

За те две минуты, которые я отвел им на общение, парень больше не сказал ни слова. Зато в ответ получил нескончаемый поток упреков, жалоб на жизнь, оскорблений… «Да, есть такие неповторимые штучки, – прикинулся я, будто занят своими мыслями и ничего не слышу. – Увидишь эту штучку, и сразу в штанах тесно. Только непонятно где – спереди или сзади…» Забирая у расстроенного Маринина телефон, я пожалел о своем эксперименте.