Подводный фронт

Но больше всех боевых успехов записывал на свой счет М. И. Гаджиев. Он окончательно переломил свою судьбу, и теперь что ни выход, то победа. 21 ноября он вернулся из похода на «К-21», которой командовал капитан-лейтенант А. А. Жуков. В том походе подводники успешно выполнили минную постановку в проливе Буста-сунд. Это было в ночь на И ноября. Чуть позже мы узнали, что в ту же ночь на выставленных минах подорвался и затонул немецкий транспорт «Ригель» водоизмещением 3823 тонны. Еще один вражеский транспорт «катюша» уничтожила торпедным ударом.

В день возвращения в базу Керим вновь отправился в море. Теперь уже на «К-3». Она шла в первый боевой поход. Командир ее капитан-лейтенант К. И. Малофеев, естественно, нуждался в подстраховке. Гаджиев, едва узнав об этом, сразу же заявил:

— Я пойду!

На этот раз я не стал его отговаривать. Керим только и успел расспросить нас о последних новостях, забрать на плавбазе письма от своей любимой жены Катюши да перенести видавший виды фибровый чемоданчик с одной лодки на другую.

«К-3» ушла в боевой поход. Через несколько дней пришло сообщение, что подводники выставили двадцать мин в Порсангер-фьорде. А 3 декабря Гаджиев произвел настоящий фурор своей радиограммой: в проливе Буста-сунд торпедным залпом потоплен транспорт водоизмещением 6 тысяч тонн и артиллерийским огнем уничтожен сторожевой катер противника.

Даже по этой скупой информации, поступившей с борта «К-3», можно было довольно отчетливо представить, что это был за яростный бой. Какой смелостью надо было обладать, чтобы решиться вступить в него. Одно дело топить артиллерией транспорты противника и совсем другое — боевые корабли, которые сами отвечают огнем. А ведь даже одного серьезного попадания в корпус «катюши» хватило бы для того, чтобы она лишилась возможности погрузиться на глубину. Но лодка осталась цела и невредима, а враг покоился на дне. Гаджиев перечеркивал все тактические каноны своей дерзостью, напором, умением ошеломить врага применением неожиданного тактического приема.

В общем, пошло дело. Боевая деятельность бригады набирала все более четкий ритм.

Появился наконец у меня и не временный, а постоянный начальник штаба. Назначили на эту должность капитана 2 ранга Б. И. Скорохватова — опытного подводника, для которого штабная работа была не в новость. До войны он возглавлял штаб одной из бригад подплава на Тихом океане. В начале ее подал рапорт с просьбой отправить его на сухопутный фронт. Просьбу эту командование удовлетворило. С одной из только что сформированных из моряков-тихоокеанцев морской стрелковой бригадой он прибыл на помощь защитникам Москвы. Но в боях принять участие так и не успел. Как опытного подводника, его отозвали к нам, на Север. Здесь он был нужнее.

Борис Иванович прибыл на ФКП бригады прямо в сухопутном полушубке, чем вызвал всеобщее удивление. Но снял Скорохватов полушубок и предстал перед нами во флотском кителе. «Морскую косточку» в нем можно было угадать буквально с первого взгляда, с первых слов, которыми мы обменялись. Подавляющему большинству людей нужно определенное время на то, чтобы освоиться на новом месте. А вот Скорохватов обошелся практически без периода адаптации. Просто взял да и заработал на новой должности так, будто давным-давно уже служит в бригаде и лишь ненадолго отлучался.

Новый начальник штаба сразу дал понять всем, что никаких послаблений никому давать не собирается. Помню, как-то флагманский химик младший лейтенант Ф. М. Рубайлов раз за разом вынужден был переделывать проект приказа по специальной подготовке, так как взыскательный взгляд Скорохватова обнаруживал в нем то одну, то другую неточность.

— Штабная культура — не прихоть, а боевая необходимость, — поучал он подчиненного, — вы запятую в приказе не на том месте поставили и думаете — пустяк, а из-за этой запятой в море, глядишь, человеческими жизнями придется расплачиваться…

Короче, появился наконец у меня надежный боевой заместитель. Теперь-то были все основания надеяться, что командующий все же отпустит меня в боевой поход. Потребность в этом я ощущал с каждым месяцем все большую. Я говорил уже, что первые месяцы для нас были месяцами трудной, напряженной учебы. Мы постигали искусство воевать. Командиры и их экипажи возвращались из боевых походов не только с победами и неудачами. Они возвращались и с вопросами. На разборах походов многие из них удавалось разрешать. Для этого мне приходилось мобилизовывать весь свой многолетний опыт подводника. Но все чаще и чаще ощущал, что его не хватает, что для того, чтобы объективно и конкретно оценивать подчиненных, мне остро необходимы личные впечатления об условиях, в которых приходится действовать нашим лодкам на коммуникациях врага. Мне самому надо было испытать тяготы походной жизни.

С этими соображениями я пришел к А. Г. Головко, Он внимательно выслушал меня и спросил:

— На какой лодке комбриг намеревается отправиться в боевой поход?

— Думаю, на «К-22». С Котельниковым.