Подводный разведчик

— Нет. Испугаться-то она испугалась. Как увидела на пороге Кузьму, бледной сделалась и будто онемела. Потом кинулась в свою комнату и заперлась. Кузьма, должно быть, понял, что она в чем-то виновата перед ним, разделся и, потирая озябшие руки, сказал: «Чайком бы горячим погреться, да что-то, вижу, встречают нас не больно ласково». Потом подошел ко мне. Я сидел на кровати, завернувшись в рваное одеяло. Он поворошил рукой мои волосы, весело сказал: «Ты что сидишь, как сыч? Тоже не рад нашему приходу?» Я заморгал глазами, поднял голову и несмело, как будто и я был виноват перед ним, ответил: «Нет, я рад. Только у меня еще живот болит от ихней печенки». — «Какой печенки?» — «Что тетя Катя от офицера принесла». Кузьма сразу стал хмурым. «А-а. Вот оно что! — выронил он. — Тогда все понятно». И пошел к столу, где красногвардейцы уже выкладывали из вещевых мешков свой скудный паек. Но мать, должно быть, опасаясь, как бы чего не случилось, остановила его и, часто моргая больными слезившимися глазами, просительно заговорила: «Сынок, уж ты на Катерину-то не серчай. Чайку я вам сейчас согрею. Не для себя она, для нас мыкалась тут да угождала. Есть-то нечего. Да и худого она ничего не сделала. Поухаживала за ними во время ужина, так что за беда? Такая ж стала. Отказаться ей никак нельзя было. Бог знает, что могло получиться. Ведь власть-то ихняя, что захотят, то и сделают. А так она и себя сберегла, и нас накормила. Этакого-то человека редко и встретишь!..» Кузьма слушал, слушал, потом отмахнулся от матери, как от назойливой мухи, и сел есть. Покушав, красногвардейцы снова стали куда-то одеваться, и Кузьма сказал мне: «Пойдем, кудряш, трофеи собирать». Мать зашумела: «Еще убьют, куда он пойдет!..» А мне очень хотелось пойти с ними, и я вскочил с кровати, обулся, оделся и выбежал из дома.

Утро было тихое, морозное. Красногвардейцы разделились по двое. Я пошел с Кузьмой вниз к бане, и за речкой мы увидели убитого, подошли, и я почему-то испугался. Офицер лежал на спине, открыв рот, и смотрел в небо остекленевшими глазами. Лоб и щеки покрылись инеем, волосы в снегу, шапка в стороне. Одна пола шинели завернулась. Из-под бедра выглядывал темляк шашки. Неподалеку торчала из снега рукоятка нагана с зеленым шнуром, и правая рука офицера словно тянулась к нему.

«Это он», — сказал я, глядя на убитого. «Кто он?» — спросил Кузьма. «Тот офицер, что приходил и звал тетю Катю на ужин». — «Да? Ну туда ему и дорога», — ответил Кузьма, и лицо его сделалось каким-то грустным. Он поднял наган, отряхнул его, покрутил барабан, вынул патроны и, протягивая мне, сказал: «На, неси. Потом я тебя из него стрелять научу». Я взял и стал разглядывать, а Кузьма принялся снимать с офицера шашку и планшет. В планшете была карта и неотправленное письмо. Кузьма развернул его и прочитал:

«Дорогой Николай Павлович, все больше убеждаюсь, что народ не хочет ни старых порядков, ни старых генералов. Мы ошибаемся, думая, что нас ждет русский народ. Никто не ждет нас, кроме смерти. Офицерство пьянствует и своим развратным поведением и насилиями все больше озлобляет против себя народ. Солдаты служить в нашей армии не хотят, бегут в леса, женщины боятся показываться на глаза, а дети прячутся от нас, как от чумы. Вот до чего мы довоевались. Стыдно и больно видеть все это русскому офицеру»...

«Да-а», — задумчиво сказал он, спрятал письмо, и мы пошли дальше. Кузьма шел молча, и по его лицу видно было, что он все о чем-то думал, а я подбирал патроны и гильзы, и карманы мои становились все тяжелее и тяжелее. Потом Кузьма вдруг остановился и сказал мне: «Кудряш, сбегай домой и скажи матери и тете Кате, что я разрешаю им похоронить этого офицера, где они хотят». Я кивнул головой и побежал, гремя гильзами. Перебегая речку, я увидел на ней окно. Должно быть, кто-то вырубил и увез большой прямоугольник льда. Окно это замерзло и было гладкое, как стекло. Я разбежался прокатиться, лед обломился, и я ухнул в воду.

— Ну? — испуганно отозвался Головлев.

— Да. Холодная вода, как железом, сковала мое тело, а патроны и гильзы сразу потянули меня на дно.

— Эх ты, мать честная!.. И как же выбрался?