Подводный реванш

...Безупречная линия горизонта. Без какого-либо изъяна.
Корвет разрезает волны профилем Франца Листа.
Поскрипывают канаты. Голая обезьяна с криком выскакивает из кабины натуралиста.
Рядом плывут дельфины. Как однажды заметил кто-то, только бутылки в баре хорошо переносят качку.
Ветер относит в сторону окончание анекдота,
и капитан бросается с кулаками на мачту.
Порой из кают-компании раздаются аккорды последней вещицы Брамса.
Штурман играет циркулем, задумавшись над прямою линией курса. И в подзорной трубе пространство впереди быстро смешивается с оставшимся за кормою...

— Кто это? — не удержавшись, поинтересовался я у стоявшего рядом со мной толстогубого курчавого матроса.

— Как? — с недоумением вскинул он брови. — Ты не знаешь первого поэта Подморья — Иосифа Уродского? Ты, может, скажешь еще, что не знал о том, что сегодня он будет читать свою поэму «Новый Жюль Верн»?

— Нет, — покачал я головой. — И вообще — разве его фамилия не...

— Тсс! Да тише вы! — зашикали на нас со всех сторон. — Слушайте лучше...

И я повернулся к говорившему, который тем временем уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, повел рассказ дальше:

...Пассажир отличается от матроса
шорохом шелкового белья,
условиями питания и жилья,
повтореньем какого-нибудь бессмысленного вопроса...
Матрос отличается от лейтенанта
отсутствием эполет,
количеством лет,
нервами, перекрученными на манер каната.
Лейтенант отличается от капитана
нашивками, выраженьем глаз,
фотокарточкой Бланш или Франсуаз,
чтением «Критики чистого разума»,
Мопассана и «Капитала».
Капитан отличается от Адмиралтейства
одинокими мыслями о себе,
отвращением к синеве,
воспоминаньем о длинном уик-энде,
проведенном в именье тестя.
И только корабль не отличается от корабля.
Переваливаясь на волнах,
корабль выглядит одновременно,
как дерево и журавль,
из-под ног у которых ушла земля...

Открыв лакированную сигарницу, поэт выбрал себе длинную тонкую сигару без ободка и, прикурив от сверкнувшей бриллиантами зажигалки, передал коробку по кругу и продолжил:

«...Конечно, эрцгерцог монстр! Но, как следует разобраться, — нельзя не признать за ним некоторых заслуг...»

«Рабы обсуждают господ. Господа обсуждают рабство. Какой-то порочный круг! » «Нет, спасательный круг!» «Восхитительный херес!» «Я всю ночь не могла уснуть. Это жуткое солнце, я сожгла себе плечи». «...А если открылась течь? Я читал, что бывают течи. Представьте себе, что открылась течь, и мы стали тонуть!» Вам случалось тонуть, лейтенант?» — «Никогда. Но акула меня кусала».

«Да? Любопытно... Но представьте, что — течь... И представьте себе...»

«Что ж, может, это заставит подняться на палубу даму в 12-б».

«Кто она?» «Это дочь генерал-губернатора, плывущая в Кюрасао... »

Некоторые из пришедших вместе со мной по дну моря, закуривая, рассаживались по стоящим вдоль стен диванам, иные продолжали слушать стоя:

«...Я, профессор, тоже в молодости мечтал открыть какой-нибудь остров, зверушку или бациллу».