«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали

Да. Рейхсминистр, говорят, сам большой ценитель женской красоты. Ройтер что-то такое слышал… Слухи ходили. А про фюреров всегда такие слухи ходят… Наверное, еще с древнейших времен отложилось в дальних уголках мозга человеческого… Раз лидер — то обязательно всем интересно, с кем он спит… Ну да главное, чтобы не с английской шпионкой. Ну да, и министры тоже люди. А вот, скажи-ка мне, современник Овидия, ты что, не предпримешь разве попытку оказаться в Потсдаме? Ты же этого хотел, когда оказался здесь. Все-таки рейхсминистр — это практически ее руководитель. И он меня принимает. Он меня ценит. Разве это не повод еще раз задуматься? А как же Вероника? Ведь ты взял за нее ответственность. Ее муж застрелился практически из-за тебя… Нет. Неправда. Стреляются сами по себе. Я ему пистолет не подавал. Идиот. Лучше бы дуэль была. По крайней мере можно сослаться на традицию… А убил бы ты его? Ну командовал бы взводом где-нибудь под Тулой…

Рейхсминистр задал несколько вопросов по тексту, и каждый раз его радовали ответы Ройтера, хотя он, казалось, отвечал совсем невпопад.

— Эта книга опережает время. Знаете, сильно опережает. А потому напечатать ее сейчас было бы преступлением против нации. — Этот неожиданный пассаж был похож на удар кувалдой. Я совершил преступление против нации???

Геббельс предвидел растерянность собеседника, а потому снизошел до объяснений.

— Сегодня опубликовать вашу книгу будет слишком рано. Слишком в ней много оптимизма и восхищения мирными человеческими страстями. Слишком много… любви! — нашел он наконец определение. — Сегодня, когда нация ведет такую ужасную войну, когда миллионы гибнут на полях сражений, и миллионы еще погибнут, прежде чем достигнут победы, мы все должны слиться в едином порыве ненависти. Понимаете, о чем я? Эта борьба, возможно, приведет нас всех к трагическому концу, мы погибнем или победим… И этому следует учить, а вы, ваша книга учит любить…

Ройтер не нашел что сказать. Но в этом были ведь и свои плюсы. По крайней мере он выполнил обещание. Его просили написать книгу — он написал. И его принял Геббельс.

— На следующий день после того, как война закончится победой, я лично подпишу ее в набор. А пока — будем бороться, бороться, отбросив все мирские соблазны, как это делает фюрер, как это делают вслед за ним его соратники…

Рейхсминистр задумался… в кабинете повисло неловкое молчание…

— Да… — сказал на вдохе он. — Не готовы мы пока любить… Рано еще…

Ройтер чувствовал себя полным идиотом. Что должна была значить последняя фраза, которую сказал этот человек? Кто «мы»? «Мы» — «немцы»? «Мы» — «человечество»? Или просто «мы» — мы двое, обремененные один государственными делами, а другой воинским долгом и приказом? Расставались они, можно даже сказать, по-дружески, проговорив более двух часов. Геббельс пытался вывести его на рассказ о морской войне, спрашивал, нет ли каких-то личных просьб у героя… А какие у него могли быть личные просьбы? Вправить мозги Анне? — Спасибо, сам как-нибудь… Пробить повышение Карлевитцу? — Наверное, все-таки не сюда. Геббельс был известным антисемитом, так что тут еще можно было и самому нарваться. А вот попытаться через связи «нового друга» добиться аудиенции у Редера… — это мысль! И очень благородно. Все только для интересов службы.

Глава 23

УНТЕРХОРСТ ПРОТИВ ЭСМИНЦА

Ты уже знаешь: жизнь — это борьба. Кто хочет жить, должен бороться. Наша борьба — здесь, на нашей лодке. Это большое счастье, что мы смогли стать подводниками. И возраст для этого у нас подходящий. И время сейчас — самое подходящее. У моих родных светятся глаза, когда они провожают меня в поход. Кто гордится, кто тайно завидует. «Этот парень выходит завтра, а мы вынуждены остаться». С девушками хуже всего. Вдвое более горько она чувствует в такой час бессилие женского пола, в наивысшие мгновения жизни не имея возможности стоять в моменты между жизнью и смертью плечом к плечу с любимым человеком. Но ничего не поделаешь. Она должна довольствоваться этим.

Иоахим Шепке. «Подводник сегодня»

То, что могло обернуться для Ройтера серьезными проблемами с карьерой, обернулось для него большой удачей. Ведь приобрести преданного друга — это удача. А итальянцы преданные друзья. Они эмоциональны и очень сентиментальны. Северяне — меньше, южане — больше. Джанфранко Гаццана-Прьяроджия был родом с севера. Но даже самый северный итальянский северянин в тысячу раз эмоциональнее самого сумасшедшего шлезвиг-гольштейнца. А ведь было из-за чего. Немцы спасли его дочь. Жители Апеннинского полуострова зачастую любят преувеличивать, но тут опасность была налицо.