«Подводный волк» Гитлера. Вода тверже стали

Сквозь полузабытье, как бы издалека, слышался звук немецкой речи. Сухенький доктор в круглых очках о чем-то оживленно беседовал с горой бинтов. Гора бинтов явно скупилась на согласные, зато гласные растягивала по максимуму, как могут только жители Саксонии.

«Слава богу, я у своих!.. — мелькнуло в мозгу Ройтера. — Так что и ты, Кречмер, извини…»

— Как вы себя чувствуете, господин оберлейтенант? — прощебетала обладательница бойтнеровского бюста.[120] Да… такая сестричка вытащит с того света кого хочешь…

— Спасибо, сударыня, если вы еще соблаговолите сделать какие-то записи в табличке, я буду себя чувствовать каждый раз лучше, чем до этого.

Сестричка мило улыбнулась. В ней все было как-то слишком… И губы, пухлые темные, почти черные, и черные, чернее черного волосы, огромные голубые глаза… Рот, казалось, никогда не закрывался до конца, как будто губы мешали ему. Эти губы готовы были в любой момент позвать, раздразнить, увлечь в безумный водоворот. А тело!.. Это было не просто тело женщины — это было море, в котором можно было купаться и тонуть. И огонь в глазах! Не просто огонь страстей, что-то большее. Как будто она прошла все, что только можно вообразить, и за гранью добра и зла нашла мир и спокойствие. Шутку Ройтера она восприняла как должное.

— По-моему, вы путаете причину со следствием, господин оберлейтенант… Я обязательно отмечу в табличке все изменения, как положено, завтра, если, конечно, вы постараетесь и будет что отмечать, а пока отдыхайте. Вы потеряли много крови. — Она провела рукой по его щеке. И собралась было уходить. Ройтер почувствовал, как у него перехватывает дыхание.

— Постойте, — ухватил ее Ройтер за руку. — Вы знаете, сударыня, что вы восхитительны, — он поцеловал руку медсестры.

Она не сопротивлялась.

— Да, — усмехнулась она. — Мне иногда что-то подобное говорят… Особенно когда приходят в сознание после контузии…

— Наверное, контузия с ними случается после того, как они вас видят, — парировал Ройтер. — Признаться, я никогда еще не думал, что жить может быть так интересно…

— Отдыхайте, — она заботливо поправила одеяло. Просто так и так естественно, как будто забота о нем была ее единственным занятием как минимум с рождения.

— Командир, — позвал его знакомый, рубящий согласные голос. Рядом на кровати, похожий на египетскую мумию от бинтов, лежал Карлевитц. — Что скажете, хороша бригантина?

Он кивнул в сторону удалившейся сестрички.

— Да это не бригантина, а целый барк, если не линкор! — восхищенно прошептал Ройтер.

— Ну а топить линкоры ведь вам не привыкать! — В палате раздался шум одобрительного оживления. «Да, уж кто-кто, а командир засадит торпеду — ха-ха-ха… ниже ватерлинии…»

— Где вы видели, уроды, чтобы торпеды летали ВЫШЕ ватерлинии!!! — ребята веселились — это было хорошо.

— Ну, командир, раз в год, говорят, и палка стреляет! — подмигнул Карлевитц.

— Выше ватерлинии это по части старпома — ха-ха-ха!! — разносилось по палате. И панцирные сетки скрипели в такт дружному гоготу.

Ройтер потерял лодку, но спас большую часть экипажа. Один офицер, один боцман и трое матросов уже никогда не вернутся из своего бесконечного патруля. Все. Alles! Но остальные! Остальные-то здесь валяются и ржут.

— Деген жив, — вдруг прервал гогот Карлевитц. — Он в коме. Видимо, у него поврежден позвоночник. Но он жив. Вчера его увезли в Берлин в «Шарите».[121] Я как задницей чувствовал, что он не умер, не зря его двое суток полоскали в лодке…

— Эскулап…

— Карлевич, а о чем это вы с доктором утром перешептывались?

— А! Я знаю! Он консультировался с доктором, как делать обрезание! Ха-ха-ха!

— Да уж, Карлевич, — Ройтер сдерживал распиравший его смех. Он готов был обнять и расцеловать всю эту потрепанную компанию, — вы поаккуратнее со скальпелем-то… Ха-ха-ха!

* * *