Подвойский

Ратуя за трудовое воспитание, Н. И. Подвойский, конечно же, не отрицал значимость образования. «...Советую вам учиться, учиться и учиться, — писал оп детям во время одной из командировок. — И не только для того, чтобы подготовиться к выполнению тех или других задач сейчас. Нет, учитесь, учитесь всю жизнь, чтобы все время стоять в уровень с могущими быть вам предъявленными государством в каждый данный момент требованиями. Помните, что социализм — это все ускоряющееся движение вперед, все выше и выше, все более и более квалнфицированпымп силами». Оп призывал их глубоко изучать теорию. «Без знания теории, — утверждал он, — происходит бесполезная растрата сил... там и тогда, где теория несколькими словами открывает пути. Теория — это опыт миллионов и миллионов людей...»

Когда старшие дети вышли из подросткового возраста, в семье стали все чаще возникать разговоры о дружбе, о любви. Николай Ильич подчас выговаривал кому-то из детей за то, что те иногда поздно приходили. Но они отвечалн, что не видят ничего ужасного в том, что молодые собираются в часы отдыха, шутят, болтают и даже влюбляются.

— Разве социализм и любовь несовместимы? — как-то вдруг напрямую спросила самая непосредственная из детей Ниночка.

— Совместимы, конечно! — Николай Ильич от неожиданности сел на первый попавшийся стул, пытаясь собраться с мыслями.

А дети замолкли, окружили его. Четыре пары любопытных глаз смотрели на него и ждали. Нина Августовна с улыбкой поглядывала на Николая Ильича, уверенная в том, что он «выкрутится».

— Встречаться, улыбаться, смеяться, шутить, плясать, петь! Я — за! — наконец проговорил он. — Но настоящая любовь — это начало материнства. Я за такую любовь. То, что ты ему нравишься и он тебе нравится, этого мало для настоящей любви. Надо посмотреть, что он ищет? Духовной близости и взаимопонимания? Хорошо! Но думает ли он связать с тобой свою судьбу и вырастить потом кучу детей? Если да, то это любовь по-социалистически. А если в нем только плоть проспулась и бунтует, то это еще не настоящая любовь.

— Почему же непременно «кучу детей»? — встревает Лева.

— Да потому, что в последние годы в городах творится форменное безобразие, — горячится Николай Ильич. — Взяли моду иметь по 1—2 ребенка! Вот где истязание плоти! Вот где губится здоровье женщины!

Николай Ильич успокаивается, приводит примеры, когда увлечение и необдуманная связь вели к скоропалительной свадьбе, появлению ребенка, которого молодые «спихивали» родителям, чтобы самим закончить учебу и начать хоть что-то зарабатывать на жизнь.

— Мне кажется, что тут нет ни грана не только социализма, — переходит он на Ниночкин шутливый тон, — а даже разночинского демократизма.

Ниночка фыркает. А Николай Ильич опять серьезен.

— Прежде чем думать о настоящей любви, надо найти свое место в жизни. Надо хотя бы закончить учебу. Я так считаю.

Тема любви не раз возникала и в разговорах Подвойского с детьми, и в письмах к ним. Но наверняка сильнее всяких слов, наставлений, советов и рекомендаций воздействовал на детей живой пример их родителей. У Николая Ильича и Нины Августовны была одна на двоих нераздельная и беззаветная любовь на всю жизнь. И в молодости, и в зрелые годы они любили друг друга, любили жизнь и были счастливы. Для Николая Ильича даже короткая разлука с Ниной Августовной была мучительна. Он и в тридцать, и в шестьдесят лет писал ей письма, полные поэзии, любви и юношеского огня. «Милая», «родная», «дорогая» Нинуша — только так он обращался к ней до самого последнего дня своей жизни. Вот уже двадцать лет, писал он ей, я считаю своим счастьем и горжусь тем, что ты моя жена, «никогда, никогда после 1905 года пе думал о том, что кто-либо из девушек или женщин может мне стать ближе, любимее, чем ты. И сейчас и навсегда никто не станет вместо тебя мне женой». В другом письме он признается: «...Лучше, милей, чище, сильней, святей я не знаю жены, матери, друга, товарища. Ты всегда передо мной стоить такой, какой стояла тогда, когда развевалось красное знамя на массовке 1-го Мая 1905 года в лесу около Ярославля. Всегда помню, как приходила ко мне в больницу в Ярославле... как везла меня в Кострому, как вырывалась с работы, чтобы сводить меня на прогулку. Перед тобой я постоянно стою так, будто смотрю высоко, высоко на греющее солнце».