На полке возле входа стояли алюминиевые тазы. Я сначала не знал, что они называются шайками и в них наливают воду, когда моются. Поэтому я стоял посреди бани, не представляя, как мне набрать воду из котлов, вмазанных в пол, — один с ледяной водой, второй с кипятком. Другие смешивали воду в шайках и потом мылись.
Я увидел пустую шайку — возле нее никого, решил последовать примеру других людей и в тот момент шкурой почувствовал опасность. Чувство было настолько острым — такое чувство развивается чаще всего у любимцев, а у людей обыкновенных его не бывает, — что я отпрянул в сторону, и тут же на место, где я только что стоял, обрушилась шайка крутого кипятка.
Брызги разлетелись во все стороны — обожгло и меня, и других людей, которые стали чертыхаться, и кто-то из женщин завопил:
— Опять он!
— Это не я! Это меня хотели убить! Обварить!
И что странно — они сразу поверили и отвернулись к своим шайкам, будто согласились оставить меня наедине со смертью.
На мое счастье, тут пришла Ирка, она сразу подтащила свою шайку ко мне поближе и спросила удивленно:
— Ты живой, что ли?
При этом она опять нагло улыбалась. С каким бы удовольствием я сунул ее головой в кипяток! Но удержался и только отвернулся от нее.
— А ты гладкий, — сказала она и провела рукой по моей спине.
— Отстань, — сказал я.
Она ударила меня кулачком по лопатке и сказала:
— Нужен ты мне очень!
Все были голодные и злые и, кто мог, норовили толкнуть меня или обругать, но я ведь тоже был голодный и тоже терпел. На пинки я не отвечал, не хотел, чтобы опять они навалились на меня скопом, ведь рабы — они как животные, они не знают правил и чести. Так я и не узнал, кто хотел меня ошпарить кипятком.
Когда мы вышли из бани в холодный мокрый предбанник, там стояли два раба из тех, что жили здесь раньше. Перед первым возвышалась куча застиранных тряпок — каждому из нас досталось по тряпке, а второй вытаскивал из кучи и протягивал серую мешковину.
Это обрадовало бродяг, и они начали вытирать себя тряпками как полотенцами, а мешковина, оказывается, была сшита, как штаны. Мы сразу стали неуклюжими, но когда пар рассеялся, я с удивлением понял, что не узнаю спутников по загону и подземельям — горячая вода и мыло совершили с людьми волшебные превращения, и я с трудом угадывал тех, кто меня колотил или хотел убить.
Вошел еще один раб, он принес большую корзину с ломтями серого, дурно пропеченного хлеба. Он вынимал ломти и раздавал — люди бросились к нему.
— Давайте жрите! — сказал раб. — Лысый велел, сказал, а то помрете в цехе.
Многие засмеялись. Люди были рады.
Но когда я подошел за куском, сразу воцарилась тишина.
— А тебе, длинный, — сказал раб, — не положено. Ты людей без шамовки оставил, а хозяину сделал большой убыток. Вали отсюда!
И я отошел, хотя был на две головы выше раба и мог бы свалить его одним ударом.
Одетые и вытертые, мы вышли из бани и пошли обратно к себе в спальню. Люди на ходу жевали хлеб и уже забыли о своих невзгодах. «Удивительно, до чего легкомысленны эти особи!» — думал я. Не зря спонсоры неоднократно обращали мое внимание на то, что люди могут бунтовать, бороться, подняться на войну — но только покажи им кусочек хлеба, они забудут о принципах! Таким суждено быть рабами! И я был согласен с господами спонсорами.
Молодая женщина в неловко и грубо сшитых из мешковины штанах обогнала меня. Мокрые волосы этой женщины завивались в кольца, и казалось, что вместо головы у нее солнце с лучами — такого ослепительно рыжего цвета были эти кудри.
Будто почувствовав мой взгляд, женщина обернулась. У нее было треугольное лукавое лицо, большие зеленые глаза и множество веснушек на белых щеках. Правую щеку пересекал шрам. Я любовался этой женщиной, а она вдруг сказала:
— Чего уставился, красавчик?
И тогда я сообразил, что это всего-навсего моя подруга Ирка.
— Тебя не узнаешь, — сказал я.
— А тебя что, узнаешь, что ли? — Она рассмеялась, и я увидел, что у нее нет передних зубов.
— А где зубы? — спросил я.
— А вышибли. Били и вышибли.
Мы дошли до нашей комнаты, положили полотенца на свои нары, и тут же вошел надсмотрщик Хенрик и велел выходить к двери. Отмытые, мы ему понравились.
— На людей похожи, — сказал он. — Я уж не надеялся, что людей увижу! — Он расхохотался тонким голосом, и мы все засмеялись. Глядя друг на друга, мы понимали, что он имел в виду.
— Кто здесь уже был? — спросил Хенрик. — Не бойтесь, шаг вперед. Я драться не буду. Я и без вас знаю, что вы все беглые.
Ирка и еще человек пять шагнули вперед.
— Вы работу знаете, — сказал он. — Вам и быть бригадирами. А потом разберемся. У нас сейчас работы много, не управляемся. Кто норму сделает, получит лишнюю пайку, мы не жадные. Кто будет волынить, пеняйте на себя. Поголодаете… как сегодня! — Он засмеялся вновь, видно, уже знал, что у нас приключилось.
Когда мы проходили мимо него, он легонько дернул бичом, ожег меня по ноге и спросил:
— Это ты, красавчик, котлы опрокидываешь?
Он спросил без злобы, и во мне тоже не было зла, и я сказал:
— Я нечаянно.