С другой стороны путей был высокий зеленый откос, отлично видный с башни. На нем не было строений и огородов, но в некоторых местах были разбиты цветники. Затем мы долго ехали вдоль выложенной из бетонных плит гигантской стометровой надписи
Через несколько минут на откосе, ставшем круче и выше, возникла еще одна, не меньших размеров, надпись:
К этому времени поезд совершил уже плавный полукруг, и башня Наблюдений осталась позади. Железнодорожный путь все более углублялся в землю, и вдруг в вагоне наступила темнота — мы въехали в туннель. Сразу стук колес стал громче и резче, паровоз загудел и запахло дымом.
— Далеко отъехали, — сказала Ирка, — как возвращаться будем?
— Вернемся! — радостно откликнулся Сеня. Как и все мы, он никогда еще не ездил на поезде, но если мы с Иркой могли скрывать свои чувства, делая вид, что такое путешествие нам не в новинку, то Сенечка ликовал открыто.
В вагоне было совсем темно. Я протянул руку и нащупал тонкие пальцы Ирки. Мною овладело страннощекочущее чувство полета с горы.
— Ты хорошая, — прошептал я.
Не знаю, услышала ли Ирка, но она сильно сжала мои пальцы. А Сенечка, не поняв, о чем речь, спросил:
— Что ты говоришь? Что случилось?
— Тебе еще рано об этом знать, — сказал я.
Ирка засмеялась.
Туннель кончился так же неожиданно, как и начался. Слева показались сады, задние стороны домиков, узкая улица, обращенная к нам некрашеной стороной. Над ними совсем близко тянулась к небу твердыня башни.
Значит, железная дорога шла по внешней границе полумесяца, который образует город, затем на конце рога полумесяца шла под землю и, обогнув твердыню, вышла на поверхность у другого рога полумесяца, совершив таким образом круг.
С другой стороны путей снова появился гигантский лозунг: «Своим трудом крепи чистоту Отчизны!»
— Ты видел много книжек, — сказала Ирка. — Все эти люди как-то не по-нашему одеты. И платья до земли, и шляпы, и этот поезд такой странный. Что это значит?
— И лошади! — вмешался в разговор сообразительный Сенечка. — Разве так бывает, что ни одной машины? Ни одного самолета?
— Лошади, — повторил я. — На лошадях ездили раньше, чем на машинах и самолетах.
— Ясное дело, что раньше! Кто такое платье по доброй воле носить будет! В нем не побежишь, не прыгнешь. А как в нем драться на ножах? — произнесла Ирка.
— Или от мента убегать, — сказал Сенечка и засмеялся.
Во дворе домика, выходившего задом к путям, сидел старик с деревянной ногой в полосатой фуфайке. Он погрозил нам кулаком и крикнул что-то непонятное. Девочки в соседнем вагоне громко пели хором. Мы вернулись в центр городка. По главной улице двигалась высокая черная карета, в ней сидела дама, которая обмахивалась розовым веером. Рядом с каретой ехал верхом молодой человек, который разговаривал с дамой, склонившись к ней.
На центральной улице перед самым большим в городе трехэтажным домом с колоннами стояла другая карета, без лошади. Толстяк в синем халате красил ее в синий цвет, а на балконе второго этажа стоял другой толстяк в красном халате и давал указания. Три дворника в ряд подметали улицу. За ними шел человек в мундире с золотыми пуговицами и золотой каске, который следил, чтобы улицу хорошо подмели. Перед магазином стояла длинная очередь.
Низкое здание вокзала отрезало от нас улицу.
Вот и платформа. Только на этот раз мы подъехали к ней с другой стороны. Начальник станции в красной фуражке поднял жезл, приветствуя нас. Женщина со сложенным зонтиком в руке стояла на платформе. Я взглянул на солнце — мы путешествовали полчаса.
Девочки-школьницы с шумом и гомоном посыпались из соседнего вагона. Они промчались к выходу, обтекая бурливым ручейком одинокую женщину.
Мы тоже вылезли из вагона.
— Кондуктор приходил? — спросил начальник станции.
— Нет, кондуктора не было, — сказал я.
— Ничего, завтра будет, — сказал начальник станции. — А пока можете заплатить мне. С вас по шестьдесят копеек.
Он взял деньги, приложил пальцы к фуражке и затем поспешил вперед к паровозу, откуда устало спускался машинист.
— Больше с вами никто не приехал? — спросила женщина с зонтиком.
Она была красива зловещей, роковой красотой. Ее лицо было белым, словно покрытое мукой, и на нем отчаянно сверкали черные глаза.
— Вы же знаете, — сказал я.
— Я ничего не знаю! — воскликнула женщина. — Я жду уже целую вечность!
— По-моему, вы — единственный несчастный человек в этом городе, — сказала Ирка, как бы приглашая женщину ответить. Та ответила не сразу, она смотрела через Иркино плечо вдоль поезда, состоявшего всего из двух вагонов, будто на самом деле надеялась кого-то увидеть.
Затем, убедившись, что и на этот раз никто не приехал, женщина обернулась к Ирке и сказала:
— Я счастлива. У меня есть хорошая работа, отличная зарплата. У меня отдельная комната. Чего вы еще от меня хотите?
— А кого же вы ждете? — спросила Ирка.
— Глупости какие-то! — рассердилась женщина. — Кого я могу ждать?