Подземелье ведьм

— Пела? — удивился отец Пантелеймон. — А я полагал по темноте моей, что английские лорды и леди при народе не поют.

— Какая она леди! — воскликнула Ниночка, принимаясь за вторую тарелку пельменей. — Она зарабатывает в кафешантанах. Подтверди, Костя.

— Я не знаю про кафешантаны, — возразил Костя. — Об этом она не говорила. Но сказала, что выступает с концертами.

— Она, разумеется, не говорила, — сказала Ниночка, — но это подразумевалось само собой. С таким голосом дальше не пойдешь.

— А ее жених? — спросил Барыкин.

— Жених ее — странная личность. Вроде бы журналист. А может, просто светский хлыщ. Он мне тоже не понравился.

— Он журналист, — сказал Костя. — Он здесь по поручению газеты «Дейли мейл». Это очень влиятельная газета.

— Невысокого пошиба, — добавила Ниночка.

— Значит, они тебе не понравились? — спросил отец Пантелеймон.

— Я этого не сказала.

— Меня же, — сказал телеграфист Барыкин, — растрогал образ молодой женщины, которая бросает светские удовольствия и прелести лондонской жизни ради спасения собственного отца.

— Она попросту не представляла, что ее здесь ждет, — сказала Ниночка.

— Ну уж не к дикарям приехала, — сказал эсдек Васильев. — Дальше Булуна ей и ехать не нужно. Комары только покусают, вот и все испытания.

— Они расспрашивали отца, — сказал Костя, — про того тунгуса, который труп нашел и письмо принес.

— Чай подавать? — спросила Мария Павловна.

Андрюша тут же поднялся и пошел с ней в сени, чтобы принести самовар.

Костя сидел печальный. Он рад был уйти, но не знал, как это обставить, чтобы не быть смешным. Ему вдруг показалось, что мисс Вероника может неожиданно уехать и он никогда ее не увидит.

— Матрос погиб примерно в ста верстах от устья Лены, — сказал отец Пантелеймон.

— Я пойду, — сказал Костя. — Отец будет гневаться.

— Никто тебя не ждет, — сказала Ниночка раздраженно. — Кому ты нужен? Твой отец вьется вокруг иностранки. Видите ли, настоящая иностранка в наших краях! Словно у нее ноги иначе устроены.

— Деточка! — попытался остановить дочь Семен Натанович. — Последи за своим языком.

— Мне уже скоро девятнадцать лет, — сказала Ниночка, — и все время я слышу одно и то же — осторожнее, осмотрительнее!

— В вашем возрасте и в самом деле лучше быть осмотрительнее, — сказал отец Пантелеймон.

— Ах вы, со своей лживой проповедью смирения! — огрызнулась Ниночка, которая, разумеется, была последовательной атеисткой.

Костя от чая отказался и раскланялся. Ниночка хотела было проводить его, но не пошла. Если ему хочется бежать к этой каланче — его дело.

А Косте в самом деле хотелось. Весь мир норовил угодить в соперники. И этот лощеный Дуглас, и даже отец. А почему бы и нет? Отец вдов, отец тщеславен, отец может вообразить себе, что у него есть шансы стать английским лордом. А какой сибирский купец откажется стать английским лордом? Все у них есть, а английским лордом еще не пришлось побывать.

Костя несся домой, топая по лужам. Городок был оживлен — не каждый день приходит пароход.

А дома все было мирно. Гости отобедали и ушли отдыхать в отведенные им комнаты. Костя обнаружил лишь служанку Вероники по имени Пегги. Она сидела на кухне в окружении колоколовской челяди, пила чай, ничего не понимала, что ей говорили, но живо отвечала, показывая жемчужные зубы.

Костю никто в доме не боялся. Кухарка, завидя, что он вернулся, попросила объяснить, о чем говорит эта черная девка. Пегги ожгла Костю черными глазами и стала говорить ему. Костя понял не все, но объяснил слугам, что Пегги родом из страны Цейлон в тропиках. Зовут ее вовсе не Пегги, а Пегги — это прозвище, данное молодой госпожой. Пегги не хочет ехать дальше, но поедет, потому что госпожа к ней добра, а мистер Смит ей все равно что родной отец. Может, Костя не все понял, но слушательницы были довольны. Второй слуга, китаец, сидел в углу, пил чай, с ним никто не говорил, а он и не навязывался. Что китаец, что кореец — одна семья, этим здесь не удивишь: на золотых приисках много работает корейцев, приезжают целыми артелями.

На втором этаже было тихо. Костя прошел, стараясь не скрипеть половицами, до двери в комнату Вероники. Оттуда доносились тихие голоса. Говорили по-английски и невнятно.

Костя ревновал к Дугласу и, подавленный, пошел в кабинет к отцу, который сидел за столом и крутил в пальцах ручку с золотым пером. При виде сына он сказал:

— Живем как варвары.

— Ты им поможешь? — спросил Костя.

— Безусловно, — сказал Колоколов. — Пускай весь мир знает, что мы всегда людям помогаем.

— Они к устью хотят?

— Дальше Булуна не уплывут.

Отец Колоколов поднялся из-за стола — большого, красного дерева сооружения, на нем танцевать можно. Этот стол купил отец в Иркутске за сто пятьдесят рублей и гордился им не меньше, чем роялем, что стоял в гостиной.

— Поет она, стерва, нежно, — сказал он. — Как, понравилась?

— Я не обратил внимания.

— Врешь. Обратил. Но я не возражаю. Ты лучше на нее обращай, чем на Нинку Черникову.

— Отец, не надо.

— Что, я не вижу, что ты к Черниковым частишь?

— У нас общие интересы.